успокоились и расположились вокруг него. Сверху мне было хорошо видно все, и я мог наблюдать за всеми их движениями.

Это были хунхузы, но не «настоящие», т. е., не организованные, а так-называемые «бродяги», т. е. попросту говоря, мелкие воры и грабители. Настоящие хунхузы никогда не тронут одинокого охотника. Поэтому я считал себя счастливым, что избежал большой опасности. Бродяг было восемь человек и будь у меня винтовка, я мог бы легко перестрелять половину, но, к сожалению, со мною был дробовик, а расстояние до костра равнялось 600 шагам!

Посидев немного на перевале хребта, я перекинул через плечо связку битых фазанов и тетеревов, пустился в дальнейший путь, намереваясь к рассвету дойти до зимовья, где оставались мои товарищи по охоте.

Движение по зарослям тайги в темную ночь затруднительно. Камни, бурелом, чаща густого подлеска, перепутанная лианами и виноградом, преграждают путь. Колючки и сухие ветки рвут одежду и угрожают целости глаз.

До зимовья, расположенного в одном из распадков верховьев Сяо-Суйфуна, было не более десяти километров, но только к рассвету я добрался до него, весь изодранный и исцарапанный.

Битая птица, так надавила мне плечи, что к ним нельзя было притронуться и черный кровоподтек долго еще напоминал мне об этой охоте.

Бобошин, узнав какой опасности я подвергался, решил примерно наказать хунхузов и расправиться с ними по таежному.

«Око за око и зуб за зуб!» – объявили мои компаньоны и наскоро собравшись поспешили по следам хунхузов, руководствуясь моими указаниями.

Хунхузы всегда ходят по тропам и никогда не передвигаются целиной, поэтому охотникам не трудно было найти их следы и преследовать их по пятам.

Моими компаньонами по охоте были известные здесь промышленники, Бобошин и Кулешев, с которыми я не раз добывал зверя и птицу.

Солнце высоко стояло в небе, когда я с винтовкой за плечами снова покинул уютное наше зимовье и направился на солнопеки соседнего хребта, с целью добыть косулятины, т. к. запасы мяса у нас к тому времени истощились.

Не успел я подняться на первую террасу, как увидел в полугоре, шагах в четырехстах, группу косуль в пять штук. Ближе ко мне стоял старый козел. Он почуял опасность и беспокойно топтался на месте, прядая ушами.

Самки следили за его движениями и поднялись со своих лежек, готовые к бегству. Ближе подходить не было возможности и я пустил пулю в козла. Он упал на бок, но затем быстро оправился и стал медленно удаляться по дубовым зарослям. На месте боя видны были следы крови. Судя по темному ее цвету, рана была тяжелая. Не желая терять добычу, я быстро пошел по кровавому следу и заметил, что козел часто ложится. Самки ушли далеко в другую сторону. Я знал, что добыча от меня не уйдет и замедлил шаги, надеясь, что козел ляжет окончательно. Крови на следу становилось все меньше и меньше и, наконец, спустясь в глубокую падь, покрытую кустами, я потерял следы зверя. Я остановился и стал прислушиваться и всматриваться в чашу, в надежде увидеть лежащего козла. Фазаны кричали вокруг и один храбрый петух выбежал на полянку и, хлопая крыльями, запел свою любовную песню. Увидев меня, он присел от неожиданности, затем, поняв опасность, пустился наутек и быстро исчез в зарослях.

Следов козла не было и я стоял в нерешительности. Но вот, до слуха моего достиг какой-то странный звук, не то хрипа, не то ворчанья зверя. Ближайшие фазаны после этого как-то сразу замолчали и наступила тишина. Ворчанье перешло в заглушенный рев.

Я направил взоры в сторону звука и увидел в неглубокой ложбинке, шагах в шестидесяти от меня, большого желтовато-белого зверя, прильнувшего к земле и гипнотизирующего меня своими зелеными искрящимися глазами. Длинный пушистый хвост его вздрагивал и мотался из стороны в сторону. Уши зверя были прижаты к плоской змеиной голове. Передо мной был леопард. Все его движения и поза говорили за то, что он готов к нападению и молниеносному прыжку. Времени терять было нечего, и я, поймав на мушку голову хищника, спустил курок. Щелкнул выстрел и зверь поднялся было на ноги, но затем грузно отвалился на бок и захрипел, содрогаясь в предсмертной агонии. Выждав полминуты, чтобы зверь окончательно «дошел», я приблизился к нему и не мало был поражен, увидев, под ним козла, раненного накануне мною. По всей вероятности хищник нашел его умирающего и воспользовался легкою добычей, но вместе с тем и сам поплатился своей шкурой.

Я с удовольствием гладил мягкий пушистый мех огромной кошки и любовался его красивым рисунком, состоящим из черных пятен и розеток на светлом фоне спины и боков.

Это был великолепный экземпляр маньчжурского леопарда, уступающего величиной тигру, но превосходящего его свирепостью и кровожадностью. Длина его равнялась 260 см. Взвешенный на Сяо-Суйфын, он потянул 100 килограмм.

Выпотрошив обоих зверей и забросав их листьями и валежником, я отправился назад в зимовье, в надежде застать там моих обоих товарищей, но ошибся: мне пришлось ожидать их до вечера.

Узнав, что мне посчастливилось добыть барса и козла, они вызвались доставить их в зимовье волоком, что и было исполнено ими с поразительной быстротой.

Коротая весеннюю ночь у костра, мы вели нескончаемые беседы и рассказывали друг другу случаи из нашей таежной жизни, полной опасностей и захватывающего очарования.

О преследовании хунхузов приятели мои что-то помалкивали и, придерживаясь таежной этики, я их не расспрашивал; но, в конце концов, Бобошин рассказал мне подробно обо всем, при чем выяснилось следующее: хунхузы были настигнуты на тропе, вскоре после оставления ими места ночлега, и перебиты все до одного, в доказательство чего охотники принесли с собой правые уши хунхузов.

Впоследствии случай этот уничтожения всей шайки грабителей двумя русскими охотниками, одобрен был общественным мнением таежных обитателей и поступок их признан был логичным и необходимым и весть об этом распространилась далеко, по обширным лесам зеленого Шухая.

Неумолимый закон тайги не был нарушен и первобытное правосудие не пострадало. Великий Горный Дух был спокоен и мирно почивал в своем каменном чертоге.

В логовище тигра

Кругом обступили угрюмые, лесистые горы; зубчатые гребни их резко выделялись на фоне голубого маньчжурского неба. Жгучее июльское солнце скрылось уже за темною громадой Тигровой горы. Жара спала. Вечерние таежные тени легли на склоны сопок; далекие силуэты Чжан-Гуан Цай-лина подернулись фиолетовой дымкой.

Одинокий барак рабочих лесной концессии, затерянный в глубине враждебной, дикой тайги, ожил, зашевелился, стряхнув с себя мертвящую полуденную дрему, с приходом и возвращением дровосеков, окончивших свою трудную, утомительную