подходила для проведения оккультных обрядов.

В кресле у огня сидел Джозеф Спектор. На мгновение на его угрюмом лице вспыхнуло изумление. Он вернулся к привычному самообладанию практически сразу.

– Надо же, – начал он, – очень мило, что вы заглянули, Марта. И вы привели ещё одного гостя, как я погляжу. Клотильда, не принесёшь нам чаю? – Горничная вздрогнула и покинула комнату. – Вам стоит присесть, – продолжил Спектор.

– Я не имел намерения вас беспокоить, – заверил Иббс.

– Мне нужно было выручить его, мистер Спектор, – объяснила Марта. – Вы должны меня понять.

– О, я понимаю. А ещё я понимаю, что в данный момент укрываю в своём доме преступника. Верно?

– Это все ошибка, – настойчиво возразила Марта. – Иббс никогда бы не убил Паолини.

– Должен заметить, вы очень доверяете этому молодому человеку. Надеюсь, он того стоит. Потому что всё, что мне известно на данный момент, это то, что заключенный оказался на свободе, и более того, он в моем кабинете, и что мой близкий друг инспектор Флинт, несомненно, бросится сюда, как только узнает об этом. Можете ли вы назвать причину, по которой мне не следует сразу же сдать вас ему?

– Пожалуйста, выслушайте меня! – взмолился Иббс. – Если вы просто позволите мне рассказать мою версию событий, вы поймёте, насколько всё это нелепо.

– Определённо, я не могу отрицать, что всё это само по себе кажется довольно нелепым. Но говорите, раз вам угодно. И постарайтесь быть кратким. У меня есть основания полагать, что наше время уже может быть на исходе.

– Хорошо. Во-первых, у меня нет мотива. Совершенно. Я даже никогда не встречал Паолини до сегодняшнего вечера. Во-вторых, даже если бы у меня был мотив, с чего бы мне совершать убийство при столь абсурдных обстоятельствах?

– Это плохой аргумент, сынок, и вам это прекрасно известно. Убийцы по природе своей в большинстве случаев иррациональны. Убийство само по себе – иррациональный поступок.

– Ладно. Тогда как насчёт причины, по которой я мог бы приклеить чёртов револьвер к собственной руке? А что вы скажете об этом? – Он зачесал волосы в сторону, демонстрируя рану на макушке. – Кто-то ударил меня по голове, отчего я и потерял сознание.

– Паолини мог сделать это, пытаясь оказать сопротивление.

– Бога ради! Что мне сделать, чтобы убедить вас, что я не стрелял в него?

Спектор долго изучал собеседника взглядом, а затем его лицо расплылось в улыбке.

– Простите меня. Иногда мне приходится изображать адвоката дьявола. Это помогает поставить себя на место самого придирчивого и неумолимого критика. Благодаря этому я могу понять, как мой добрый друг Флинт смотрит на вещи. Есть одна теория, но я должен предупредить вас, мистер Иббс, что вам она не понравится.

– Поделитесь же ею.

– Эта теория, которую, несомненно, примется развивать Флинт, состоит в том, что вы убили Паолини при столь очевидно абсурдных обстоятельствах именно потому, что они должны были быть очевидно абсурдными. Своего рода двойной блеф. Другими словами, вам было заведомо известно о его опыте в раскрытии загадок запертых комнат и так называемых невозможных преступлений. И вы сами подставили себя в деле об убийстве, которое действительно совершили.

– Это кошмарное безумие.

– Кошмарное, но не неслыханное. И Флинт сможет похлопать себя по плечу за то, что он такой умный, сосредоточившись на изобретении способа, которым вы, по его мнению, могли бы убить и Варгу. Видите ли, он имеет склонность двигаться против течения, стоит ему только уловить идею. Ему не так важно, чтобы решение соответствовало фактам, ему куда важнее, чтобы факты соответствовали решению.

– Но это же абсолютно глупо, – вставила Марта.

– Разве? Обычно это работает. Всё что я могу сказать: Флинту повезло, что у него есть я. В противном случае подобные ошибки могли бы стать куда более частым явлением.

– Для того, чтобы придумать подобную схему, нужно быть криминальным гением. А я – обычный парень.

Ничего на это не ответив, Спектор продолжал улыбаться. Он повернулся к Марте:

– Вы поступили очень смело, вызволив этого молодого человека. И я надеюсь, что ваш «смелый» поступок был ещё и правильным.

В этот момент Клотильда принесла чай.

– Я разолью, да? – предложил Спектор.

– Теперь ты понимаешь, почему я привела тебя сюда? – Марта обратилась к Иббсу. – Мистер Спектор лучший из лучших, когда дело касается подобных вещей. Если кто-то и сумеет выяснить, что на самом деле произошло, так это он.

– Надеюсь, – улыбнулся Спектор, наполняя чашки. – Поскольку теперь мне предстоит старательно умасливать Флинта и Скотланд-Ярд. Уверен, вы и сами прекрасно знаете, что британская система правосудия не жалует логику. Чтобы доказать чью-то невиновность, необходимо нечто большее, чем здравый смысл. – Спектор какое-то время сидел молча, барабаня пальцами по подлокотникам кресла. – Видите вон ту картину?

Иббс проследил за его взглядом к дальней стене комнаты.

– Да.

– Так вот именно в ней и содержится ключ к решению вашей проблемы. А также довольно изящное описание всей сути магического искусства.

Иббс нахмурился, вглядываясь в изображение – гравюру с фокусником, выступающим перед толпой зрителей. Вот только люди не казались особенно заинтересованными в представлении; их взгляды, скорее, были прикованы к мужчине, находящемуся среди них, на вид весьма состоятельному, который, похоже, был в восторге от продемонстрированного ему волшебства.

– Это «Фокусник» Иеронима Босха, – объяснил Спектор. – Непревзойдённое пособие по искусству обмана. Взгляните, как богача очаровал фокус с чарками и мячом. Взгляните, как он склонился ближе, пытаясь проследить за руками фокусника, чтобы разглядеть, в чём трюк. Но присмотритесь ещё лучше, и позади него вы увидите, как другой ловкач избавляет его от кошелька с монетами.

– Я не понимаю, – нелоумевал Иббс, безупречно подытожив весь минувший вечер.

– Это, так сказать, помогает нам сформулировать проблему. На картине изображён обман, скрытый за обманом. Трюк – то, что мы считаем трюком, по крайней мере, – на самом деле нужен лишь затем, чтобы заставить нас следовать неверным путём. Настоящий фокусник – это карманник, укравший кошелек глупца-богача. Но есть ещё и третья ступень обмана. Видите ли, эта картина на самом деле всего лишь одна из пяти подобных картин. Никто – даже лучшие искусствоведы мира – не в силах точно сказать, какая из них является оригиналом и как много написано рукой самого Босха в каждой из них. Это тоже своего рода трюк с кубком и мячом. Сама картина является частью изображённого на ней трюка.

– И вы полагаете, что наш случай подобен этому?

Спектор кивнул.

– Что-то в происходящем «лишнее». Всё, что нам нужно сделать, это определить, что именно. Добрый старый Флинт полагает, что это вы: что вы – единственный