Закончив, профессор промокнул вспотевшее лицо большим носовым платком, повернулся к своим гостям и, устало помаргивая, произнес: «Благодарю вас, молодые люди. Я искал его долго, очень долго – свидетельство существования культа этого божества на Русском Севере. А вы принесли и положили его передо мной».

«Мы оставим документ вам, – отозвался Герман. – Только расскажите, ну… все, что можете рассказать».

«Это каменное изваяние, – профессор указал на изображение идола. – Вы смотрели на него? Держали его в руках?»

«Да».

«И что при этом чувствовали?»

«Как будто… – Герман чуть поколебался. – Нет, я не смогу объяснить».

«Хотел бы я взглянуть на него хоть краем глаза. – Профессор вздохнул. – Но я понимаю, почему вы не привезли его сюда. Скажу больше. Если бы вы это сделали, я назвал бы вас глупцами».

«Мы бы не рискнули, – улыбнулся Леонид. – После всего, что нам довелось… в общем, нет».

«Сейчас он в надежном месте?»

«Самом надежном, какое нам удалось найти».

«Что вы собираетесь делать с ним дальше?»

«Я не знаю, – честно сказал Герман. – Знаю только, что не хочу передавать его музею-заповеднику и вообще показывать кому-либо. Вам бы показал. Но Ленька прав, риск слишком велик. Нам же ничего не известно о людях, которые спускались в лабиринт после нас».

«Дело не только в этом».

Герман и Леонид вопросительно уставились на него.

«Это изваяние – исключительно мощный сигил[8]. Он не случайно оказался там, где вы его нашли. У тех, кто поместил его в колодец с костями, была вполне определенная цель: не просто спрятать, как прячут золото или драгоценные камни, а обеспечить максимальный эффект от его присутствия, если можно так выразиться… сделать это присутствие фундаментальным. Да, место под руинами грандиозного языческого святилища, поверх которых высится святыня христиан, было идеальным. Но теперь о нем можно забыть. Я призываю вас, Герман – поскольку совершенно ясно, что вы обладаете способностью безо всяких вспомогательных средств подключаться к модели, представляемой данным божеством, и целенаправленно использовать пробужденную специфическую энергию, – найдите для него новое место. Место, соответствующее его сущности. Сейчас я расскажу вам все что знаю, и вы поймете, каким оно должно быть. Слушайте меня внимательно, молодой человек, ибо никто, кроме меня, вам этого не расскажет. А я уже стар. – Он глубоко вздохнул и окинул Германа пристальным, изучающим взглядом. – Имя этого бога означает Священный Ветер… Вы побледнели. Нет, не перебивайте меня. Потом, все потом. Сейчас просто слушайте».

Ледогоров говорил долго. Так долго, что под конец охрип. Ночью, лежа в постели с Норой, Герман значительно сократил его рассказ, но главное она уловила.

Священный Ветер.

Бог, чье каменное изваяние рыжеволосая ведьма Марго подняла из Колодца Костей, был чистой стихией того, что древние называли духом. И бога этого знали многие народы. И христиане его знали, и язычники.

Дух, как ветер, веет где хочет: шум ветра слышишь, а откуда он приходит и куда уходит – не знаешь…[9]

Духу, как и ветру, свойственно дуть. Мы не видим его, но видим и слышим результат его легкого дуновения или мощных порывов, его присутствия в том или ином месте. Речь о духе, который как созидает, так и разрушает… как убивает, так и животворит.

Вергилий в «Энеиде» описывает состояние Кумской сивиллы, чувствующей приближение Аполлона, греческого бога-духа. Волосы ее вдруг начинают развеваться, сивилла дрожит, божественное присутствие буквально наполняет ее, как сосуд… и наконец в святилище врывается ураган.

Поэт Каллимах в гимне «К Аполлону» говорит так: «Как трепещет молодой росток лаврового дерева, как трясется все до потолочных балок: вон! вон! грешники!.. Это прекрасная ступня Феба разбивает двери вдребезги». Абсолютная сила духа-ветра срывает двери с петель, сокрушает стены, овладевает людьми… Не каждый может вынести такое. Чтобы стать свидетелем и соучастником эпифании божества, необходимо быть родственным ему, нести в себе частицу его силы. У того же Каллимаха: «Аполлон не являет себя всем подряд, но только благим. Тот, кто видит его, велик. Тот, кто не видит, низок. Пусть мы увидим тебя, Совершающий Деяния Вдали, пусть мы никогда не будем низкими».

И подобные обращения и описания встречались во всех культурах, независимо от того, каким именем называли бога-духа. Случалось, что он не имел вообще никаких имен…

– Дух дует где хочет, – вполголоса говорил Герман, лежа на спине и глядя в потолок. – Где хочет, понимаешь? Это тоже важный момент. Истинный дух – дух совершенно свободный, не подчиняющийся никому. Все его действия определяются исключительно его собственной волей.

– Понимаю. Ты ведь тоже не повелевал ему.

– Нет, конечно.

– Что же происходило, когда ты… я хочу сказать…

– Я не знаю, Нора.

– Если не ты все это делал, то кто? Неужели боги есть?

– Не знаю. Мне надо это обдумать.

– Он снял с тебя мерки? Антропометрию.

– Да, ведь мы договорились. – Лунный свет, проникающий через щель между неплотно сдвинутыми шторами, серебрил его точеные черты, и Нора увидела, как он поморщился. – Это каждый раз выбивает меня из колеи. Все эти разговоры о моей принадлежности к полумифическому древнему роду…

– Что именно тебя обескураживает?

– Я чувствую себя генетическим мутантом, что ли. С одной стороны, от него ожидают чудес вроде исцеления наложением рук, а с другой, стараются держаться подальше, боятся и не доверяют.

Ей вспомнились слова Марго. Разговор в лесу неподалеку от фермы, во время которого та призналась, что никогда не имела настоящих друзей.

Я рыжая. И странная. А людям спокойнее с теми, кто похож на них. Кто понятен и предсказуем.

Теперь Герман говорил о том же. Не потому ли они с Леонидом вцепились друг в друга? Пара маргиналов, не способных вписаться ни в один нормальный коллектив.

– А ты не боишься меня, Нора? Ничто во мне тебя не напрягает?

– Меня напрягают такие вопросы, – ответила она сердито. – Значит, ты оставил свиток Ледогорову?

– Да. Не знаю, к худу это или к добру, но оставил.

– Почему ты сомневаешься? Потому что люди, которые охотятся за монастырским кладом, могут заявиться к нему и потребовать эту вещь? Если они в курсе вашей встречи. Или потому что изваяние и свиток нельзя разлучать? Но ведь они даже были в разных мешках. Или потому что… потому что не считаешь себя вправе распоряжаться нашими находками?

Герман взглянул на нее, как ей показалось, с удивлением.

– Не вправе? Очень даже вправе. Не спрашивай, откуда у меня это право, кто мне его дал. Я не знаю откуда, но