Шрифт:
Закладка:
– Прошу меня простить: я поднимусь с вами, но спуститесь вы один. У меня сил не хватит. Я одной ногой в могиле.
Зайдя в кабинет, Бассак указывает на камин:
– Вы не могли бы что-то сделать с этим огнём?
Ангелик приседает на корточки, дует на угли. Из углей вылетают искры. Судовладелец идёт к столу, ставит лампу. Усаживается в кресло и достаёт платок.
– Я решил не дожидаться утра, – говорит Ангелик, всё ещё горбясь над очагом. – Знаю, это дело вас беспокоит…
– О, не беспокоит, – отвечает Бассак, сморкаясь. – Приводит в ужас.
Смех Ангелика эхом отдаётся в дымоходе. Это успокоительный, совсем юный смех.
– Вы всё смеётесь… – ворчит Бассак.
– Да, – отвечает он, поднимаясь, – смеюсь. Вам, сударь, удаётся всё, за что бы вы ни брались. Даже напугать самого себя.
– До сих пор, когда я чего-то боялся, я оказывался прав.
Фердинан Бассак вспоминает болезнь жены, головокружения, которым никто, кроме него, не придавал значения.
– У меня есть для вас пара новостей, – говорит счетовод.
Бассак опёрся локтями на стол. Ангелик подтянул к себе зелёный бархатный стул и сел прямо у камина.
– Наш человек нам пишет. Письмо пришло сегодня ночью.
– Наш человек?
– Да.
– А Гардель? Почему, чёрт возьми, мой собственный капитан ничего не пишет?
– Видимо, Гардель передал письмо с более медленным судном. Близ Испании в море был штиль.
– Продолжайте.
– Наш человек с «Нежной Амелии»…
Ангелик осекается. Всякий раз, когда он произносит это имя, сердце его замирает. Он повторяет его для собственного удовольствия:
– …он пишет, что «Нежная Амелия» прибыла на Золотой Берег.
– О!
– Всё как нельзя лучше. И по торговой части, и в остальном. И никто ничего не заподозрил насчёт сами знаете чего…
– Даже Гардель?
– Он с головой в невольничьих торгах.
– Невероятно, что он ни о чём не догадывается. А экипаж?
– Ни командный состав, ни матросы ничего не подозревают. Единственное…
– Что?
– Он пишет о мальчишке, которого нет в наших списках.
– Вот! Видите?! Вы же говорили, что всё лично проверите! Каждую живую душу на борту! Его прошлое, его родню, всех приятелей до последнего!
– Я так и сделал. И он единственный, кого я упустил. Похоже, его случайно взяли на борт в последний момент, в Лиссабоне. Ему нет и пятнадцати.
– А другой… Этот плотник, про которого Гардель писал из Лиссабона…
Бассак пытается вспомнить фамилию, и по его лицу пробегает тень.
– Пуссен, – подсказывает счетовод.
– Знаете, Ангелик, никак не могу оправиться от того, что случилось с прежним плотником. С Бассомпьером и с его подмастерьем. Так упасть в порту… Бедняги. Подмастерью было всего пятнадцать.
– Они выпили, – заметил счетовод осуждающе.
– Откуда нам знать, что они выпили? – вскидывается Бассак.
– В порту никто просто так не падает.
– Вот это-то меня и беспокоит, друг мой. В порту никто просто так не падает.
Судовладелец повторяет медленно, впившись взглядом в Ангелика. Но тот делает вид, что не заметил. Он живо продолжает рассказ:
– Наш человек уточняет, что мальчишку зовут Жозеф Март и у него с Гарделем некий уговор.
– Боже правый… И это, по-вашему, хорошие новости?
– …Уговор незначительный, хотя и не очень понятный. К счастью, наш человек говорит, что сумел сблизиться с этим мальчишкой, чтобы лучше за ним приглядывать. Он, похоже, совершенно неопасен. Так что причин для беспокойства никаких.
– Вы говорите «наш человек»… Но на самом деле он – ваш. Вы по-прежнему ему доверяете?
– Да.
– И по-прежнему не хотите назвать его имя?
– Господин Бассак, повторяю, ваш груз в полной сохранности на вашем собственном корабле.
– Почему вы не хотите назвать нашего информатора?
– Потому что он сам просил об этом.
Бассак откидывается на спинку кресла. И смотрит на своего счетовода.
– Я должен вам кое-что сказать, друг мой.
У Ангелика мелькает предчувствие.
– Видите ли, – продолжает судовладелец, – у меня были очень тяжёлые дни…
– Дорогой сударь…
– Вы оказываете мне ценнейшие услуги, – перебивает Бассак. – Я беру внаём ваш ум, друг мой, вашу истинно кошачью ловкость в делах и их хитросплетениях. Но принятое нами решение…
– Его приняли вы.
– Так вот, я не хочу пожалеть об этом решении. Я погрузил всё своё состояние на борт судна ради ваших американских вложений…
– Это не мои вложения, а ваши. Та страна дала вам привилегию предоставить им ссуду…
– Привилегию?
– Да, привилегию! Всё, что вы вложите, вернётся к вам в десятикратном размере.
– Когда-нибудь – да… И с чего вдруг такая честь?
– Из признательности. Америка благодарна нашей стране, что мы пришли им на помощь в борьбе за независимость.
– Я прекрасно обойдусь без их признательности. Но, скажите… Ваше жалованье за последние месяцы, которое я вам должен, – вы по-прежнему не хотите его себе выдать?
– Давайте не будем об этом. Меня всё полностью устраивает. Когда будет нужно, я с собой расплачусь.
– Господин Ангелик, мне всё это совсем не нравится…
Бассак пытается засунуть платок обратно в рукав.
Ангелик пользуется заминкой для контратаки:
– Что ж, уступите другим, если желаете. Пусть господин де Сирьер ссуживает Америке своё золото! Или же ваш друг Руссийон утроит свою флотилию и земли. Они налетят на такое предложение как мухи. Та страна в пятнадцать раз больше нашей. Возможности необозримые. После войны Америке нужно восстанавливаться. Но если вы боитесь богатеть, тогда, конечно, отказывайтесь скорее!
– Вот видите, – вздыхает Бассак, – стоит мне вас послушать, как я тут же охотно даю себя убедить. Вот почему мне не следует решать всё в одиночку.
Ангелик выпрямился на стуле. Бассак суёт платок в карман.
– Я решил, что завтра посвящу во всё свою дочь, – произносит он наконец, полагая, что тем самым завершил разговор.
32. То, что осталось от снега
– Амелию?
– Я понимаю, вы питаете к ней глубокие братские чувства, – говорит Бассак с хитринкой. – Вы удивитесь её прозорливости в том, что касается наших дел. Если вы осмотрительны и ловки как кот, то в ней есть нечто тигриное. Как два образованных представителя кошачьих, вы, возможно, совпадёте во взглядах. И тогда наше золото преспокойно продолжит свой путь в Америку, как вы того и желаете.
Ангелик теперь встал. Он вцепился в деревянную спинку стула, на котором сидел.
– Господин Бассак, я вам советовал никого не посвящать в это дело.
– Я именно так и поступаю.
– Чтобы ни одна душа не знала, кроме нас.
– Моя дочь и есть моя душа.
Счетовод со злостью ударяет стулом о паркет. Он крепко сжал спинку. Бассак за столом замер.
Ангелик пытается вернуть себе невозмутимый вид. Дышит глубоко, говорит
