–Что там еще?– поторапливает его Санна.

–Просто хотел сказать, что вот это мы трогать не стали,– он указывает на волосы девочки. В рыжих локонах запутался кусок толстого шнура из туго сплетенных хлопковых волокон. Он обвивается вокруг чего-то, по виду напоминающего черную резинку. Хотя длиной шнурок всего пару десятков сантиметров, каким-то образом он смог накрепко запутаться в волосах на затылке.

–Я это просто к тому, что обычно вся дрянь типа водорослей, мусора и всего такого, что прилипает к ним, пока они в воде, обычно сразу отваливается, когда мы их вылавливаем,– продолжил он.– Но эта штука крепко прицепилась. А никого из криминалистов не было, так что…

–Да-да, вам не о чем беспокоиться,– успокаивает его Бернард.

–Вы там ничего такого не видели, от чего это могло оторваться?– спрашивает Санна.

–Нет,– отвечает спасатель.– Но в этом карьере какой только сор не плавает. Это может быть от чего угодно.

–Спасибо,– благодарит его Санна.– А санитарная машина уже едет?

–Да.

–Вскрытие – пустая трата сил и времени,– ворчит Бернард, когда спасатель убегает дальше.

–Ты же знаешь, что в таких случаях оно всегда делается.

Он косится на талию девочки. Там, над самым поясом джинсов, кто-то вывел на коже число 26. Синие чернила потускнели, как будто надпись была сделана давно. Или как будто кто-то пытался ее стереть.

–Тебе это о чем-то говорит?– интересуется Санна.

Бернард мотает головой.

–Но похоже на фломастер. У меня внуки себя фломастерами разрисовывают, как только они им в руки попадают. Потом никакими силами не ототрешь. Даже если стирать при 95градусах. Так что она наверняка чем-то таким себя разрисовала.

Санна вновь разворачивает к себе руки девочки.

–Она это не сама сделала.

–Конечно, сама,– устало возражает он.– Она себе вены порезала. Ты же видишь. Хватит уже.

–Я не про это. Я говорю, что она не сама на себе вот это написала. У нее ни пятнышка ни на пальцах, ни на ладонях. И…

Она переходит на другое место и встает у девочки в ногах. Бернард следует за ней.

–Это кто-то другой написал. Кто-то, кто стоял напротив нее.

–Ну хорошо-хорошо,– сдается Бернард.– У нее наверняка был парень или приятель какой-нибудь, вот он это и сделал. Но это все равно остается самоубийством.

–Ну так что, мы закончили?– спрашивает он, не дождавшись ее ответа.

–А Экена поставили в известность?– отвечает она вопросом на вопрос.

–Да,– Бернард изображает на лице безрадостную улыбку.– Он так обрадовался, когда я его разбудил, чтобы рассказать о самоубийстве девочки-подростка.

–Ты же знаешь, мы должны ему сообщить.

–У него последняя неделя отпуска. Он, блин, в десятках тысяч километров отсюда.

–Я думаю, телефоны есть даже там.

–Он уже через пару дней вернется. Все равно сейчас он ничего сделать не может.

Санна понимает, что он прав, она препирается просто потому, что может. Эрнст Экен Эрикссон – это их шеф. Его любят. Побаиваются. Уважают. Год назад у него начался артроз, потом он снова вернулся к работе, но некоторые движения ему все еще даются с трудом. Отпуск в теплых странах, где он может поправить себе здоровье,– это первый для него за последние десять лет настоящий перерыв в работе. Вообще-то на время его отсутствия им надо было прислать кого-то с материка, но так никто не делает.

–Ладно,– произносит Бернард, устало улыбнувшись.– Я понял. Ты пошутила. Но как по-твоему, может, закончим уже со всем, чтобы хоть остаток воскресенья провести нормально?

Вид у него прискорбный, думает Санна. Глаза мутные, щеки обвисли. Ему лишь бы смыться отсюда, и так уже несколько лет продолжается. Он потерял азарт и интерес.

Окинув взглядом местность, она замечает морского ястреба, взлетевшего с крупного, похожего на банку предмета, который установлен на высоком деревянном столбе по ту сторону карьера.

–Это же камера наблюдения.

Бернард щурится в сторону камеры.

–Кто-нибудь с нее номер списал?– спрашивает Санна.– Проверил, что там на записи?

–Что? Это, наверно, с купального сезона, вряд ли она сейчас работает.

–А если вдруг работает? Тогда по ней можно увидеть, как именно все произошло.

–Да что за… Ты что, шутишь?

–И кстати, вы какую-нибудь предсмертную записку или сообщение нашли? Если она с собой покончила, то могла что-то такое оставить в надежде, что это найдут.

–Ничего.

–И мобильного нет?

Бернард со вздохом мотает головой.

–А ты или кто-то другой ее «Фейсбук»[3] проверяли? Инстаграм? Еще что-нибудь?

–Мы все соцсети прошерстили, когда ее мать к нам пришла. Вообще-то она нам их и показала. Никаких обновлений за последние пару дней, никаких зацепок. И друзей-то толком почти нет. Печально.

Санна замолкает и задумывается о чем-то.

–А у кого-то из членов семьи судимости были? Это вы проверили?

Бернард снова вздыхает, еще более раздраженно и подавленно. Потом отдает ей свой блокнот, складывает руки на груди и направляется к камере на столбе. Приблизившись к ней, он останавливается и рассматривает приделанную к столбу ржавую лесенку, потом наконец берется за нее и ползет вверх.

–Фу-ты, черт, как же хорошо будет от тебя избавиться,– ворчит он с кривой ухмылкой, вернувшись обратно. А потом шлепает Санне на ладонь металлическую табличку с комбинацией цифр.

–Простите?

Оба оборачиваются, позади, чуть ссутулившись, стоит женщина лет тридцати со вспухшей разбитой губой и вопросительно смотрит на них.

–Санна Берлинг?– женщина протягивает руку.– Я Эйр Педерсен. Ваша новая напарница.

Женщина, которой предстоит занять место Бернарда после его ухода на пенсию, выглядит совсем не так, как того ожидала Санна. Она представляла себе лощеного, ухоженного бюрократа. А у Эйр вид такой, словно она ночевала под мостом на драной картонке. В передрягах она точно бывала. Эйр стоит перед ними, переминаясь с ноги на ногу, словно от нетерпения. В ней сквозит какая-то излишняя самоуверенность.

Ее взгляд изучает местность, пока тело Мии Аскар грузят в машину и та трогается с места. Бернард на своем автомобиле пристраивается сразу позади санитарной машины. Санна собирается спросить у Эйр, что она делает тут сегодня, ведь первый рабочий день у нее только завтра, но в итоге оставляет эту идею, чтобы избежать лишних разговоров. Когда они общались по телефону недели две тому назад, Эйр говорила очень спокойно и взвешенно, но сейчас, при личной встрече, впечатление производит прямо противоположное. Походка у нее дерганая, стоптанные ботинки кое-как завязаны, а на одежде пятно, как будто она на себя что-то пролила, а может, это брызги морской воды так высохли.