Шрифт:
Закладка:
Точно так же добывали Время на Востоке и в полуденной стороне, за рекой Инд.
И сейчас, взлетая с волны на волну в бушующем море, как и в решающий миг, стоя в обсерватории на седьмом ярусе научной башни в Ольбии и глядя на скорбящих и плачущих возле огня варваров, взор и разум Ариса мгновенно уловили некую скрытую, странную и притягательную суть явления, смысл которого был ещё под непроглядным покровом. Однако чутьём он уже выхватил манящее направление, где следовало искать истину. И так же, как перед лицом смертельной угрозы, было непомерно обидно умереть, так и не раскрыв тайны! Философ думал об этом, когда буря рвала снасти и ломала греби; он до слёз жалел, что не успеет познать неведомое, когда морские разбойники напали на беспомощный корабль и лишь за один открытый, дерзкий взгляд его чуть не бросили в пучину с камнем на шее; и как он скорбел и плакал, когда забитого в колодки, под нестерпимым, обжигающим солнцем вели через пески на невольничий рынок.
И рядом не было учителя – врага, у коего можно было бы в последний миг спросить ответ…
В райском уединении его тоже не было, и потому Арис выкладывал эти наблюдения, чувства и мысли, ещё со школярских времён зная, что, изложенные письменно, они приобретут плоть научной формы и тем самым подвигнут его к разгадке пока что неразрешимых задач. Так и случилось: доверенные папирусу размышления однажды натолкнули его на мысль, что объединяющая суть варварских святынь заключена в знаниях, каким образом следует добывать Время! В них явно было сокрыто руководство, что предпринять и как действовать, если отпущенный их богами календарь, или Чу (так варвары называли время), безвозвратно утёк. Вероятно, доступны эти знания лишь особо посвящённым жрецам, поскольку даже цари варваров не вникали в сакральные тайны обрядов. Зато их мудрецы, называющие себя вещими, независимо, в какой бы части света они ни обитали, были озабочены единой страстью – заполучить новый календарь, новый срок Чу для существования своих земель и народов. Их огненные действа непонятны и дики: когда сжигают жилища, радуются, поют и танцуют при этом, их невероятно упорный труд по возведению новых, точно таких же городов кажется бессмысленным, безумным!
Если не знать, что они тем самым добывают Время! И заполняют им некие пустые сосуды и бассейны в своих городах, как это делают в засушливых странах во время редких дождей.
Учитель зрелости Бион был близок к разгадке этой тайны. Он всю жизнь подбирался к ней, как охотник к дикой птице, и даже ротонду башни выстроил по образу и подобию города варваров, пытаясь проникнуть в таинство их мировосприятия, понять природу их неистребимой живучести.
В Середине Земли люди взывали к богам, чтобы получить благоволение и добыть хлеб насущный. К примеру, они трудились в поте лица, дабы вырастить виноградную лозу, масличное дерево, ломали твёрдый камень для строительства прекрасного дворца или копали глубокие норы, извлекая серебро и золото, пускались в опасные путешествия, чтобы продать товар подороже и тем самым приобрести блага земной жизни. А варвары, ведя жизнь скудную, ничем подобным не отягощены, но зато одержимы, когда строят свои, казалось бы, лишённые всякой логики города! Когда возводят высоченные неприступные стены, зная наперёд, что никто на них нападать не будет. И живут замкнутые кольцами этих стен, дабы через полвека своими руками сжечь опустевшие сосуды вместе с теремами, литейными печами, скарбом и затем построить новые!
Все эти мысли о варварском мироустройстве Арис оставил в голове, а изложил лишь некие основы жизни диких, неведомых племён и народов, неизвестных даже Геродоту. Он относился к своему труду, как корабел, ещё только закладывающий на верфи корабль, однако его нынешний господин Лукреций Ирий, внезапно явившись на остров, прочёл сочинение и настолько был восхищён, что и слышать не захотел никаких доводов своего невольника. Олигарху, далёкому от истинной философской науки, всякое описанное и неведомое прежде явление казалось гениальным творением, ибо позволяло найти пути в далёкие земли и организовать там выгодную торговлю. Поэтому он распорядился немедля сшить листы в книгу, поставил на ней своё имя и в тот час отбыл в Рим.
Недолго посожалев, Арис вдохновился на новый труд, так как его переполняли мысли, а в распоряжении были щедрые запасы чистого папируса и чернил. Приученный думать на ходу, он прогуливался по острову, совершая своеобразное кругосветное путешествие, сочинял в уме, укладывая мысли в научное ложе, после чего садился за стол и излагал их на папирусе. На сей раз он задумал обхитрить господина и творил сразу два сочинения: одно под его именем, а другое, содержимое втайне даже от прислуги, – под своим. Это было дерзостью и влекло за собой опасность быть уличённым в нарушении договора, но одновременно наполняло сердце философа по-отрочески безудержной радостью творения, ибо он вновь открыто взирал в лицо великого своего учителя – врага – и мысленно побеждал его.
Так миновал год этого двойственного существования, и трактат для господина был завершён, однако тот более не появлялся и не слал своих людей. Арис сему обстоятельству радовался и всецело занялся тайным трудом, порою ликуя от восхищения и радости. Он вздумал закончить его и, не проставляя своего имени на титуле, послать с рыбаками в Афины учителю своему, Платону. И послал бы, коль к пирсу острова не причалил корабль со сдвоенным крестом на парусе – тайным знаком коллегии эфоров…
Он просидел у моря под знойным, палящим солнцем до самого вечера, пересыпая память из руки в руку, как горсть раскалённого песка, и издалека взирая, как близорукий Таисий Килиос, окружённый рабами с опахалами, читает его труды. И чем дольше он склонялся над не сшитыми ещё листами папируса, тем далее отступала смерть. Иные места в трудах эфор прочитывал дважды и затем, откинувшись на спинку кресла, подолгу о чём-то размышлял, и появлялась призрачная вера о пощаде, хотя бы на срок, позволяющий закончить труд. Когда же стемнело, надзиратель приказал установить возле кресла три светоча и продолжал читать уже при неверном, колышущемся свете! И тем самым
