Шрифт:
Закладка:
Ариадна
Все нити спутаны, в миру война царит,
И лунный диск кровопусканно мертвен.
И Минотавр давно покинул Крит,
Чтоб получить от каждого по жертве.
Лежу взаперти в разоренной постели одна:
Опутана нитями из золотого руна.
Сухими глазами смотрю, как со дна, в потолок.
Становятся стены песками, смотрю сквозь песок.
Рассыпалась крыша. Земля, обезумев, молчит.
Как будто меня поглощает мифический Крит.
Как будто я тень Ариадны, а мир – Лабиринт:
В запутанных тропах Дедала – погибельный спринт.
Держу в изголовье кровати мерцающий нож.
Тесей ты, а я – Ариадна. Но ты не спасешь.
И вместо того чтобы, веря, распутать клубок,
Я жду Минотавра за дверью, сжимая клинок.
вскрытие
следующая твоя книга
будет обтянута моей кожей
следующая твоя песня
будет обмотана моими голосовыми связками
следующий твой спектакль
сыграют в декорациях
моего вскрытого нутра
купол диафрагмы
над оркестровой ямой
брюшной полости
следующее твое сражение
будет вестись
за мое еле живое тело
рас-по-тро-шен-но-е
всеми твоими
предшественниками
всеми твоими
патологоанатомами любви
каждым адамом
каждым адом в его уме
в твоей голове
господи
____
он называл это вскрытием.
«мы просто вскроем тебя, как запертую новенькую шкатулку. музыкальную
с балериной, знаешь такие? она кружится
и взмахивает ножкой. лежи спокойно,
а то от ножа в твоем животе будет много крови, очень много. больше, чем там,
где я взломаю замок».
____
я научилась любить ножи
иногда когда совсем сложно не помнить
делаю лезвием
новую насечку на своем теле
сначала провожу линию обухом
потом когда страх притупляется
надавливаю острием
вокруг моего пупка
уже вырисовывается третье кольцо
третий круг ада
замкнутый в моей
вскрытой черепной коробке
жертвоприношение
каждый раз
когда думаю
о том что они сделали
с моим сердцем
я вспоминаю
индейцев майя
я вспоминаю
вскрытые грудные клетки
каменные ножи
разрезающие тело
поперек
под ребрами
вдоль диафрагмы
холодные пальцы жреца
рука вынимает сердце
из-под ребер
как будто разом
вырывает из земли
растение с корнем
сердце показывают толпе
сердце протягивают богам
священный алтарь
в багровых ручьях
священное чрево
бога Чака насытилось
год будет дождливым
год будет урожайным
год будет победным
время продолжит
свое вечное
движение по кругу
часы вновь заведутся
испачканными
в крови руками
каждый раз когда
я думаю о том
что они сделали
с моим сердцем
я вспоминаю
индейцев майя
я говорю себе
я не буду кормить
этих богов
я не буду лежать
под их ножами
я все еще жива
я все еще цела
я все еще свободна
каждый раз когда
я думаю о том
что они сделали
с моим сердцем
я говорю себе
я не их жертва
не жертва
и выхожу из
этого храма
с перевязанной
крест-накрест
грудной клеткой
Мария
Одни говорят – «Мария», другие – «мрiя».
А я волосами ноги тебе омыла.
Одни говорят – «Пилат», а другие – «блат».
А я у креста твое сберегла кадило.
Одни говорят – «Иуда», другие – «ссуда».
А я оплатила телом твою гробницу.
Одни говорят – «Христос», другие – «спрос».
А я умерла, чтоб снова с тобой родиться –
Святой блудницей.
Треугольник
А что нас связало?
Эти ночные споры с твоей женой
о вечности и времени.
Эти сонные споры о спорах грибов,
рассеянных в поле нашего прошлого.
И ее глаза, когда она говорит:
«Это только план твой, а не мечта. Не мечта».
И мои глаза, потому что я еще верю,
что мечта – это ты.
Но уже в этот момент мне кажется:
я люблю не только тебя,
но и ее. В первую очередь ее.
Потому что она помнит твое детство,
где ты хотел, но так и не научился летать.
Любил, но ненавидел отца.
Пил с милиционерами и спал в их клетках,
потому что нет замков и решеток.
Потому что все свободны.
Такой я стала с тобой в том холодном, маетном мае.
Но теперь я люблю ее не меньше тебя.
Потому что она любит меня в тебе и тебя во мне.
Потому что все эти долгие два года,
когда я исчезала, она была рядом с тобой.
Она была твоим мостом,
когда я разворачивала между нами пропасти.
Когда я строила новые мосты,
она проектировала города между ними.
Мы говорили друг другу: «Нет чужих, есть чуждые».
И мы втроем были ближе их всех.
Ближе и роднее.
И теперь, глядя на вас обоих, я точно знаю,
что люблю не только тебя.
Я люблю тебя в ней.
Тебя в ее глазах, когда она говорит:
«Это не Бог, это любовь между нами.
Мы можем строить ее всю жизнь».
Тополиный пух
Все дело не в рыльце цветочном (которое тоже в пуху) –
Я вся этим пухом облеплена, вся на духу, слуху.
Стекаются к окнам стылым: стаканной круглинкой – «чпок» –
И слушают раковин мыльный спиральный речистый сток.
И слушают, как сбегают – словесно по проводам.
И слушают, как кончают – подсматривают Потсдам.
Все дело не в том, что в пухе меня обваляли сны:
Три тополя на Плющихе из чьей-то чужой весны.
Три сущности – в Боге сущем, я слышу замах крыла.
Так пух обдирают с кожи, в которой я здесь жила.
культура отмены
однажды тебя тоже отменят
нажать на кнопку delete так просто
можно придумать сотни причин
можно просто выгрести
весь твой мусор из дома
и выставить его на оценку
в ближайшем пункте приема
с некоторых пор их открыли
на каждом углу в каждой подворотне
этих извилистых ленточных улиц
словно там стеклотара или металлолом
а не обломки
