– Только поглядите на этих черных голодранцев, ходячая нищета! Мои фрукты для них, видите ли, кисловаты. Да такие, как вы, и права не имеют ступать по нашей земле!

В тот день Иван и Ивана узнали, что принадлежат к самой презираемой части общества и каждый, кому заблагорассудится, может унизить их. В своем поселке они не замечали «социальных различий». За исключением школы и мэрии там не было ни больших зданий, ни красивых особняков с цветущими садами. Все жили в схожих своей убогостью хижинах. И все хотели одного – хоть как-то заработать на жизнь, все мечтали о кусочке счастья.

В один миг они осознали, что кожа у них черная, волосы – курчавые и что их мать трудится в поте лица в поле за мизерную плату. Ивана испытала от этого открытия большую горечь. Она пообещала себе, что однажды отомстит за мать и вознаградит ее всеми дарами мира. Да, когда-нибудь она напоит свою мамочку чистейшей амброзией. Иван же, напротив, кипел от гнева на подлую жизнь и проклинал судьбу, которая пристроила его среди отбросов общества.

Симона прекрасно понимала, что происходит в душах ее детей. Для нее самой нападки торговки были делом привычным и никак не задевали. Куда больше печалила ее история с Лансана, который заморочил ей голову сказками о некой стране, где цвет кожи якобы не имеет значения и где нет ни богачей, ни бедняков. Сладко пел этот Лансана, вот и все, что можно о нем сказать.

Покинув рынок, Симона с детьми направились в один магазинчик под вывеской «Озеро Комо», недалеко от здания Генерального совета. Там продавались аккордеоны, саксофоны, струнные и бесчисленные ударные инструменты: от высоченных барабанов, на которые музыканту приходилось садиться сверху, до миниатюрных, скромно ютившихся в углу. Почетное место в магазине занимала гитара, принадлежавшая Джими Хендриксу, и ситар Джона Леннона. Владельцем был мулат, некогда познавший славу как аккомпаниатор Жерара ла Вини[12], когда тот выступал в клубе «Чайка» в Париже. Он сразу строго цыкнул на детей:

– Попрошу вас ничего не трогать.

После скандала на рынке это замечание стало для Ивана последней каплей; часто одна искра бывает причиной большого пожара, так и эти слова стали благодатной почвой для бунта.

С этого дня оценки Ивана становились все хуже и хуже, и он действительно потихоньку превращался в бандита – хотя получил это прозвище скорее в шутку. Еще совсем мальчишка, он начал красть все, что плохо лежит. Симона только руками разводила. Наконец у нее возникла идея, показавшаяся ей спасительной: надо обязательно сообщить Лансана, что его сын, которым тот совершенно не занимался, становится неуправляемым.

Но худшее было впереди. В начале октября в местной школе появился мсье Жереми, светлокожий метис, коренастый, с коротко стриженными седыми волосами и «бородкой аятоллы». Это был человек необыкновенный. Не стоило судить о нем по одежде – рубахе из дешевого хлопка и мешковатым линялым джинсам, таким же, как у всех местных, купленным по дешевке. Он объездил весь мир. Но в каких именно странах он побывал? Точной информации не было. Болтали, что его «сослали» в Ослиную Спину из-за серьезного проступка. Но в этом пункте мнения расходились; одни говорили, что он обрюхатил женщин больше, чем было волос у него на голове, другие – что он путался с мужчинами, третьи – что он разбогател на торговле наркотиками. Но утверждать что-либо с уверенностью не мог никто.

Мсье Жереми назначили учителем в последний класс начальной школы. Эти дети были гордостью поселка, и каждый год все ждали от них только самых высоких результатов. К сожалению, с появлением нового учителя дети, до этого поражавшие всех своей прилежностью, оказались предоставлены сами себе. Больше не было никаких контрольных, пересказов и даже сочинений. Мсье Жереми тратил все время на бесконечные проповеди, которые сводились к тому, что необходимо изменить этот мир. Следовало, например, бороться с «идеями Запада»: учитель утверждал, что существуют господствующие над остальными религии и направления мысли. Иван, который остался в выпускном классе на второй год, мгновенно нашел с ним общий язык. Прошло совсем немного времени, и он стал проводить дома у мсье Жереми все свободное время.

Больше из удальства и вряд ли хорошо понимая эти фразы, он повторял за ним:

– Франция – страна для белой расы. Это ясно, как день! Так говорили не последние люди – например, сам генерал де Голль. И чернокожие вроде нас не имеют к ней никакого отношения.

Симона выслушивала эти дерзкие речи со снисходительностью, свойственной матерям. Язык у Ивана был что помело, все это знали, но никто не обращал особого внимания на его болтовню, ведь сердце у него было незлое.

Поэтому Симона была ошеломлена, когда однажды вечером к ним домой явился мсье Дюкадосс, помощник мэра. Это был невысокий человек с черной, будто вакса, кожей и, как ни странно, рыжими волосами. Он вечно курил сигару, отчего десны и зубы у него почернели.

– Ты должна поговорить со своим сыном, и поговорить серьезно. Мсье Жереми вбивает ему в голову опасные идеи. Он хочет сделать из него критика, я бы даже сказал – врага Франции – страны, которая превратила нас из африканских дикарей в цивилизованный народ.

По правде сказать, Симона не вполне понимала, что он имеет в виду. Почти вся ее жизнь прошла за уборкой сахарного тростника, и она никогда не задумывалась ни над своим положением, ни над судьбой страны. Той ночью она не могла заснуть и под утро решила, что пора действовать. Как? Этого она пока не знала.

На самом деле, вопреки слухам, мсье Жереми не был геем, то есть гомосексуалистом, как говорили раньше, или макумé, по-местному. Впрочем, женщины его тоже не интересовали. Единственное, что его увлекало в жизни, – это политика. В Министерство образования пришло анонимное письмо с информацией о том, что те пять лет, которые мсье Жереми отсутствовал во Франции, он провел в Афганистане и в Ливии. Это было очень подозрительно. Но, как водится, в министерстве не торопились начинать расследование, а когда все-таки решились на это, все следы уже простыли и никаких свидетельств против него найти не удалось. А следовательно, невозможно было и уволить его, как было задумано. Поэтому все, что они могли сделать, – это сослать мсье Жереми на историческую родину, на Гваделупу, и назначить учителем в