— Он не разочарует вас, сударь, — вставил учитель.

— Что ж, тогда я телефонирую вам завтра по полудню, барон. И мы обговорим детали. А сейчас мне пора покинуть ваш гостеприимный дом.

— Конечно, конечно, — заявил Люпен и вскочил с кресла. — Я лично провожу вас до двери, маркиз.

Я вежливо посторонился и оба аристократа величаво выплыли из кабинета. А я тут же разулся и по–хозяйски улёгся на диванчик, решив дать отдохнуть натруженным ногам.

Параллельно мой взгляд заскользил по портретам в золочёных рамах. Они висели на стене и на них были изображены поколения Люпенов. Много, много Люпенов.

Аристократические рода имели длинные родословные, уходящие на много веков в прошлое. И всё это время дворяне скрещивались друг с другом, пестуя свою магическую силу. Обычно дар переходил от отца к детям. Однако бывало и так, что кто–то из детей мог родиться бездарным. Или даже целое поколение могло быть бездарным. Но в этом крайне редком случае уж внуки–то и внучки точно наследовали дар. Так что магия никогда не исчезала из дворянских родов.

Между тем вернулся Люпен и застал меня на своём диванчике.

Он уставился мне в лицо пылающим взором и яростно протараторил, тряся костлявым указательным пальцем:

— Пошёл прочь с моего дивана, наглец! И заруби себе на носу, ежели ты подведёшь этого надутого индюка Меццо, то я отправлю тебя в Ад! Тебя там уже заждались из–за твоих выходок!

— Полно, ваша милость. Чего вы горячитесь? В вашем возрасте это вредно. Сердечко прихватит — и всё. Грудная жаба с вами приключится. И уже ваши, а не мои пятки, с удовольствием будут прижигать черти, — легкомысленно заметил я, но диван всё–таки покинул, переместившись в кресло. А то невыполнение прямых приказов барона чревато подзатыльниками.

— Побольше уважения, Виктор! — недовольно бросил Люпен и сам завалился на диван, даже не став снимать штиблеты. — Вспомни, что именно я спас тебя! Нашёл едва живого в канаве. Надо было ещё тогда понять, что ты неблагодарная скотина. Ведь ты даже в канаве бурчал какие–то неразборчивые фразы, которые явно содержали в себе что–то неуважительное! А потом я ещё соизволил пробудить в тебе дар, бессовестный ты негодяй!

— Господин барон, вы открыли его без моего разрешения, когда мне было всего пятнадцать лет! Я две недели пролежал в коме! И вы чуть не сожгли мой дар! — напомнил я, загоревшись праведным гневом.

— Не цепляйся к мелочам, — отмахнулся учитель, сцепил длинные пальцы на впалой груди и добавил: — Я был уверен в благополучном исходе. Почти уверен… Зато теперь ты опережаешь своих сверстников–магов на два года магической практики. Данный факт ставит тебя в один ряд с самыми даровитыми юными магами–дворянами. Ты ещё должен сказать мне спасибо!

— Спасибо, ваша милость, — ядовито выдал я, прекрасно зная характер учителя.

Люпена не переспорить. А на алтарь науки он готов был положить не только себя, но и меня, как уже однажды чуть не произошло. Поскольку раньше семнадцати лет никто не рисковал пробуждать дар. Уж слишком был велик шанс смертельного исхода. Но наш головастый барон всё равно решил провести эксперимент. Однако надо отдать ему должное, он тщательно подготовился к нему. Изучил множество литературы, а уже потом стал работать с подростками–сиротами, в которых мог быть дар.

Поначалу у Люпена ничего не получалось. Дар не пробуждался. Но хорошо хоть никто не погиб. А затем барон отыскал шестнадцатилетнего Марка. И он стал первым в ком проснулся дар. Следом было ещё двое шестнадцатилетних сирот–простолюдинов, а я стал последним. И как вы уже знаете, мне открыли дар в пятнадцать. После этого барон охладел к подобным опытам. Он посчитал, что пятнадцать лет — это нижняя граница пробуждения дара. Четырнадцать — уже точно смерть.

В итоге Люпен решил засекретить результаты своих опытов, так как в них было много незаконного. А мне он строго–настрого приказал не распространяться о моём даре.

Сейчас же барон возмущённо пробурчал, косясь на меня:

— Третий год! Уже третий год ты проживаешь в моём особняке вместе с троицей других сирот. И я уже жалею, что оставил вас по доброте душевной. Да не просто оставил, а ещё по мере сил пару лет самостоятельно обучал вас магии. А потом принялся нанимать для вас учителей. А эти кровопийцы знаешь сколько дерут за каждое занятие? О! Я бы на эти деньги смог купить перья из крыльев османского грифона! А спустил всё на вас. И кроме всего прочего, тебя, Виктор, мне пришлось с прошлого года возить по другим странам, дабы ты мог тайно обучаться магии у опытных менталистов. Королевство Бирма, империя Ямато, португальские колонии… А твои наставники! Я как вспомню физиономии некоторых из них, так меня дрожь пробирает. Они же явно были отъявленными головорезами и мошенниками! Как я вообще пошёл на такой риск?

— Но именно у подобных людей я почерпнул больше всего знаний и не только магических, — вставил я и поспешно добавил со сладкой улыбкой на устах: — Кстати, ваша милость, они–то и подпортили мой ангельский характер.

— Он у тебя никогда и не был ангельским, — фыркнул вдовец Люпен, который так и не успел обзавестись своими детьми. — И прекращай скалиться, точно полоумный. Лучше внимательно слушай меня, Виктор. Маркиз Меццо весьма уважаемый аристократ. Ежели мы окажем ему услугу, то заимеем серьёзного покровителя, вхожего в высшие круги общества. Нам крупно повезло, что у маркиза возникли проблемы с родом Ройтбургов. И он согласился принять предложенную мной помощь.

— Господин барон, и какая у меня роль в этой афере? — вопросительно приподнял я бровь.

— Не перебивай меня. Изволь сперва полностью выслушать, а затем задавай вопросы, — недовольно выдал учитель, заложил руки за голову и продолжил, глядя в алебастровый потолок с затейливой лепниной: — Ройтбурги — опасные люди. По слухам, на их руках не мало крови, в том числе крови аристократов. Поэтому маркиз начал волноваться за жизнь своей единственной дочери. Ей едва–едва стукнуло семнадцать лет. Говорят, Меццо ни в чём ей не отказывает. А вот двух своих старших сыновей он держит в ежовых рукавицах.

— А они маги какой направленности? — уточнил я и наткнулся на яростный взгляд учителя. — Всё, всё, не перебиваю, ваша светлость. Молчу, как партизан.

— Анималисты, — выдохнул Артур Люпен, нахмурив брови. — У них дар родственный твоему. Как ты помнишь, анималисты способны управлять животными, птицами и прочими гадами. И ты на это горазд. Но всё же у менталистов лучше получается воздействовать именно на человеческий мозг. Среди магов–теоретиков бытует мнение, что у анималистов тот же самый дар, что и у менталистов, только не развившийся. Как если бы они были способны изучить лишь школьный курс математики, а менталисты — ещё и высшую математику. У вас даже имеется множество одинаковых магических умений. Однако менталисты встречаются в природе гораздо, гораздо реже, чем анималисты.

— Всё так, всё так, — покивал я в такт словам барона.

А тот вдруг спросил у меня:

— Виктор, ты знаешь, что через пару дней заканчивается набор во всемирно известную магическую академию Николая Шилле?