голова. И в следующие разы, когда я хоть сколько-то повышала тон или отказывалась поступать так, как хочет господин Гю-Эль, голова тут же превращалась в чугунную посудину, по которой долбят молотом. Раскаленная проволока ввинчивалась в череп и буквально кипятила мозги. Мерзко, больно, тошнотворно… Легче было согласиться на все требования мужа, чем терпеть это. Медленно, но верно покойный муж перекраивал меня так, как хотелось ему.

Когда Мартин попал в аварию, я выдохнула с облегчением. Ужасно, конечно, так говорить, но это стало первым глотком свободы. Все вокруг проявляли сочувствие, а я… почти месяц не могла поверить в то, что произошло. Что я больше не обязана ежемесячно есть на ужин отвратительные сырые яйца, потому что муж верит – это помогает забеременеть. Не обязана надевать неудобные юбки и платья ниже колен, носить чулки в жару, потому что так хочется Мартину; высокие шпильки, чтобы наши совместные кадры выглядели более удачными; тяжеловесные украшения, чтобы все вокруг видели, насколько он щедр. Не обязана пользоваться услугами водителя, да и вообще могу спокойно прогуляться пешком по парку. И – о бескрайний космос! – босиком по траве. Могу громко говорить, потому что мне так хочется, покататься на аттракционах или сходить в антигравитационную комнату. Шварх, я даже могу там оглушительно завизжать, и никто не скажет, что я втаптываю в грязь его репутацию!

– Селеста, – голос Кристофа вернул на землю, – я не знаю, как много у вас еще кандидатов в будущие супруги, но для меня вы самая желанная и потрясающая цваргиня. Если бы я только мог надеяться, что вы согласитесь погулять, чтобы лучше узнать друг друга… Я понимаю, возможно, вы еще скорбите по первому мужу, но одна лишь призрачная надежда, что когда-нибудь вы его забудете и обратите свой взор на живых мужчин…

«Упаси меня Вселенная от второго брака! Ни за что на свете! Никогда!..»

– Простите, Кристоф, я все еще ношу траур по Мартину.

Парень окончательно смутился.

– Простите, наверное, это прозвучало ужасно грубо… Поверьте, меньше всего я хотел вас обидеть. Просто вы такая женственная и утонченная… В последнем выпуске «Дома моды» вас назвали иконой стиля и совершенства…

«Пришлось такой стать, чтобы соответствовать уровню Мартина…»

– Кристоф, – не очень вежливо перебила собеседника, но сил выслушивать сомнительные комплименты не осталось, – я не знаю, когда прекращу скорбеть, честное слово. Оглянитесь, в зале полно более молодых и красивых, чем я! Мне уже семьдесят пять лет…

– Семьдесят четыре.

«Ого, да кто-то вдоль и поперек изучил мою медицинскую карту! Ну да, в пятьдесят я вышла замуж, ровно двадцать лет была идеальной женой и вот уже четыре с половиной года счастливо вдовствую».

Я набрала полные легкие воздуха, чтобы прозрачными намеками отправить на поиски другой кандидатуры в невесты, но в этот момент позади раздался до боли знакомый сухой и ядовито-ехидный мужской голос:

– Кристоф, у вас, видимо, совсем с рогами проблемы. Рекомендую провериться у дока. У госпожи Гю-Эль блестящие воспитание и чувство такта, но от нее явно веет раздражением. Вы ей надоели, как только появились на горизонте. Я вообще сомневаюсь, что такой неандерталец с недоразвитыми антеннами может заинтересовать истинную леди. Сгиньте отсюда, чтобы я не видел вас в радиусе парсека от этой женщины.

Мальчишка задрожал, стремительно побледнел, шумно сглотнул слюну, проблеял «простите-извините» и растворился в толпе, а я смежила веки. Спокойствие, только спокойствие, Селеста. Ты – ледяная скульптура. Ты не испытываешь никаких бурных эмоций. Доброжелательность и скука, ничего более. Дева-воительница, чья кожа холодна настолько, что, дотронувшись до нее, можно получить обморожение.

Когда открыла глаза, передо мной уже стоял тот, кого я хотела бы видеть меньше всего на свете. Соболиного цвета волосы гладко зачесаны назад, отчего кажется, что мощные витые рога чуть подаются на собеседника и лишь в средней секции загибаются к затылку. Чернильные как ночь глаза, прямой орлиный нос и упрямая линия подбородка. Оттенок кожи фиолетовый, как и у всех цваргов, но с легким отливом в кобальтовую синеву – отличительная черта рода Лацосте.

Юдес протянул руку и требовательно сказал:

– Потанцуем.

Это не было вопросом – утверждение или даже приказ.

Вдох-выдох, Селеста. Не место и не время закатывать истерики, тем более при таком скоплении цваргов. Мартин всегда говорил, что лишь плебеи выясняют отношения на публике.

Одним рывком Юдес притянул меня к себе и крепко обхватил за талию. Мои мысли были так далеки от происходящего, что я поняла, какой танец мне предстоит, лишь услышав вступительный аккорд визгливой скрипки. Почти сразу ее подхватили резкие и хлесткие, как удар плетью, металлические звуки банденеона. Самый чувственный и в то же время самый развратный танец, разрешенный на Цварге. Считалось, если мужчина и женщина танцуют вместе танго-милонгеро, это негласно означает, что цваргиня отдала ему предпочтение. Вот же наглец! Мелодию подхватил величественный орган, а у меня замерло сердце.

Все-таки часть моих эмоций явно прорвалась через старательно выстроенный ледяной полог отчуждения, потому что мне шепнули на ухо:

– Ничего не бойтесь, я поведу.

Да я и не боялась. Это было совершенно иное чувство. Мартин так сильно переживал за свою репутацию, что нанял мне репетиторов и заставил выучить все светские танцы. Зачем ему это надо было – так и не поняла, потому что на публике мы не танцевали, а без публики… тоже не танцевали. Это же «вульгарщина» и недостойно аристократов.

Юдес крутанул меня и повел. Идеально прямая спина, уверенные руки, открытый прямой взгляд глаза в глаза. Прикосновения на грани приличий. Музыка стала громче, яркая акцентная часть сменилась более плавной и мелодичной, а вместе с ней цварг совершил поворот и повел спокойнее.

– Странно. Вы хорошо танцуете, Селеста. Я думал, вы волнуетесь из-за того, что у вас не получится.

– Вам показалось, Юдес.

Я взяла себя в руки, и теперь уже не упрекнешь, что от меня фонит бета-колебаниями страха или нервозности.

– Хм, – цварг приподнял брови, – вы намекаете, что у меня бракованные рога?

– Нет, что вы! Я просто хотела сказать, что…

– Вы потрясающе умеете прятать эмоции, – беспардонно перебил он.

Темные глаза буквально впились в меня, а мужская рука на пояснице потяжелела.

– Вы так говорите, будто в чем-то обвиняете, – пробормотала, стараясь попадать в музыку и в то же время не прерывать зрительного контакта с партнером. – Всех цваргинь учат этому.

– О нет, Селеста! – Мужчина вдруг рассмеялся. – Я пытался зайти издалека и сделать вам комплимент. Что ж, видимо, не получилось. Давайте попробуем еще раз. Теперь я скажу прямо. Селеста, я двадцать лет рвал на себе волосы и жевал хвост от осознания, что такая восхитительная женщина стала женой моего коллеги, а не моей собственной! Как только узнал о катастрофе, в которой погиб этот овираптор Гю-Эль…

– Вы вообще-то о моем покойном супруге сейчас говорите! – искренне возмутилась я и попыталась оттолкнуть хама, но Юдес не позволил.

– Прошу прощения, Селеста. Я имел в виду, что Мартин во всем был ярким консерватором. Не удивлюсь, если он и секс предпочитал в миссионерской позе и при выключенном свете.

Щеки опалил румянец. Слова Лацосте были верхом неприличия, но каким-то образом он умудрялся вести себя так, что на нас никто не оборачивался. Музыка переливалась всеми оттенками, цварг кружил меня по одному ему видимой схеме, стопы чертили рисунок на паркете. Вкрадчивый голос Юдеса не слышал никто, кроме меня, ну а бета-колебания…