Шрифт:
Закладка:
В рамках деукраинизации Западной Украины польское руководство наложило запрет на деятельность украинских общественно-политических и культурно-образовательных организаций, запретило употребление терминов «Западная Украина» и «украинец». Во Львове были запрещены украинские газеты «Дело» и «Свобода». Целенаправленно уничтожались украинские школы, а их здания забирали под свои нужды польские военные. Православные храмы разрушались, строились костелы. Преподавание на украинском языке могло вестись только в низших подготовительных школах. Украинская самобытность поголовно уничтожалась. Тиф выкашивал почти по 50 % заболевших украинцев — должного лечения не проводилось. Поляки приветствовали мор местного населения. Особенно кровавой стала «пацификация» — операция против гражданского населения Галичины. Поляки занимали украинские села, жгли хаты, разрушали храмы, изымали имущество, создавали концлагеря для украинской оппозиции. Так, комендант концлагеря Береза-Катузская Юзеф Камаль-Курганский рассказывал: «Чем больше заключенных передохнет, тем лучше будет жить в моей Польше».
Полонизация набирала ход…
Но в сентябре 1939 года город Сарны вошел в состав УССР после освобождения его Красной армией от польской оккупации. Двадцать польских полицейских совершили массовое самоубийство, боясь расправы от местных жителей и советского плена. Жестокий режим Пилсудского породил массовое сопротивление украинства и подготовил условия для создания на этой основе Организации украинских националистов (ОУН*) и в дальнейшем Украинской повстанческой армии (УПА*), вояки которой приняли умопомрачающее участие в Волынской резне, но это тема другого разговора и повествования…
* * *
После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу начался процесс оказания помощи этим еще вчера оккупированным землям. В 1939 году для восстановления работы локомотивного депо на Полесье в город Сарны прибыл по комсомольской путевке и мой отец Степан Петрович, машинист паровоза. На лавочке у входа в здание администрации депо его с восточными коллегами встретили польские паровозники-осадники, еще не успевшие улепетнуть в Польшу. Ляхи почему-то сидели в белых перчатках и чистой спецовке. Они с ухмылкой язвили:
— Ну, что, лапотники, вы хотите показать пример, как надо работать по-советски? Развалите нашу zelazk-kolej — железку…
— Нет, мы вам покажем умение водить нашими паровозами тяжеловесные составы, о которых вы даже и не мечтали, а в отношении «вашей» железки скажу: она строилась Царской Россией в конце прошлого века, — ответил один из советских железнодорожников.
— Тут сложный профиль пути — не разгонишься…
— Ничего, мы быстро освоим его, — ответил отец.
— Ну-ну, sprobujmy — попробуй…
Тогда на освобожденную территорию Западной Украины со всего Советского Союза направлялись молодые люди разных специальностей: врачи и медсестры, инженеры и педагоги, библиотекари и санитарки, железнодорожники и строители… Все они горели желанием честно трудиться на земле, теперь советской и православной. Молодой семье машиниста дали на окраине города не квартиру, а целый дом осадника, убежавшего в Польшу.
Война, которую ожидали все деповские работники, застала отца все же внезапно. Он вел состав из Белоруссии и при подъезде к станции Сарны столкнулся с закрытым семафором. Над полесским городком подымались клубы черного дыма.
— Какой крупный пожар… Что же горит? Может нефтебаза? — подумал отец. Но когда открылось сигнализирующее крыло семафора и состав снова помчался на запад, было видно — пожар разгорался. Когда паровоз остановился на станции, отец увидел полуразрушенное здание депо, развороченный механизм поворотного круга и разбросанные окровавленные тела и останки железнодорожников.
— Получается, началась битва с немчурой, — с горестью подумал он. — Это ненадолго. Наша армия сильнее. И народа у нас больше. Нет-нет, мы сильнее! Мы одолеем врага.
Немецко-фашистское воинство стремительно продвигалось вглубь страны. Молодому машинисту приказали совместно со спецподразделениями НКО принять участие в подрыве мостов, дабы затруднить продвижение гитлеровцев в сторону Киева. По всей вероятности, этим делом занимались подчиненные патриарха диверсий полковника Ильи Григорьевича Старинова, так как из исторической литературы видно, что в это время он со своим штабом располагался в городе Ровно.
При одном возвращении с операции на перегоне паровоз отца обстрелял немецкий мотоциклист. Но долго он не мог вести прицельный огонь — поезд-летучка с парой вагонов быстро приближался к пулеметчику. Испугавшись неминуемого столкновения, фашист, оставив мотоцикл на рельсах, сиганул в кювет. Обломки трехколесника разлетелись в стороны.
— Учтите, шакалы, то, что случилось с мотоциклистом, будет и с вашим остальным воинством, — напророчил механик, так тогда называли машинистов паровозов. И он не ошибся. Германская машина не сразу, но была повержена в 1945 году.
С последним эвакуационном эшелоном мать спаслась от смерти. Спасла и меня.
А потом, после приближения фашистов к городу, отцу поручили вывезти состав со штабными подразделениями и некоторыми остатками потрепанных частей 5-й и 6-й армий, 8-го, 9-го и 15-го мехкорпусов РККА Юго-Западного фронта. Эшелон стремительно уходил в сторону Житомира и Киева. Авиация противника часто бомбила. Механику приходилось маневрировать: то останавливаться в густолесье, то на всех порах проскакивать открытую местность. Но немцы висели в небе, постоянно отслеживая маршрут движения воинского состава. На одной из маскировочных остановок к паровозной будке неожиданно подбежал с несколькими бойцами командир, назвавшийся комендантом эшелона, и скомандовал:
— Бригада, срочно покиньте будку. Ко мне, быстро!
Кочегар, помощник и машинист выполнили приказ, спустившись по металлическому трапу на землю.
— Ответьте, почему фашистские асы неотступно сопровождают наш эшелон? Обстреливают и бомбят. Где вы прячете радиомаяк? — с раскрасневшимся лицом орал комендант на паровозников.
— Какой маяк? Я вас не понимаю, — взволнованно ответил машинист.
Назвавший себя комендантом приказал двум солдатам с винтовками взобраться на тендер и штыками проковырять уголь в поисках радиопередатчика. Бойцы узкими штыками лопатили антрацит минут десять, но, естественно, ничего не нашли. Тогда он приказал механику отойти в сторону и встать у ствола огромной сосны.
— Помощник, ты поведешь паровоз. А предатель здесь же будет расстрелян, — гаркнул командир. Он подозвал одного из бойцов и приказал ему совершить акт наказания — привести приказ в исполнение.
По рассказу отца, он стал прощаться с жизнью. В голове пробегали воспоминания сурового детства с безотцовщиной (мой дед погиб после ранения на фронте в 1916 году) и голода тридцатых годов. Волновался за судьбу жены и годовалого сына-первенца. Солдат загнал патрон в патронник своей винтовки… И тут неожиданно прогремело три сухих пистолетных выстрела. К месту судилища бежал какой-то неизвестный командир, размахивая пистолетом. С ним рядом находилось еще несколько военнослужащих.
— Прекратить самосуд… Механик с бригадой немедленно
