– У меня сложилось впечатление, что ты бы хотела, чтобы я снял одежду.

– Точно нет, – выпаливаю я и ощущаю, как рушатся барьеры, которые я с таким трудом создавала.

– Все остальные хотят.

Как ни странно, его высокомерие меня успокаивает. Я делаю вдох, еще один и бросаю на него ироничный взгляд. Мы лишь шутим. Я умею это делать. Всю взрослую жизнь обменивалась остроумными оскорблениями с такими, как Эрос.

– Я должна тебе посочувствовать? Или ты хвастаешься? Выражайся яснее, пожалуйста, чтобы я могла отреагировать соответственно.

Он хохочет.

– Умно.

– Стараюсь. – Я хмурюсь. – Думала, у тебя ранена нога.

– Просто синяк. – Снова эта обаятельная улыбка. – Пытаешься и штаны с меня снять?

Если мне стало так неловко, когда он всего лишь снял рубашку, то точно не хочу, чтобы он лишился еще какого-то предмета одежды. Это может зажечь меня, и тогда, если не умру на месте от смущения, у Эроса появится оружие, которое можно использовать против меня.

– Конечно нет.

Он скидывает рубашку и резко выдыхает.

– Вот досада.

– Ничего, переживешь. – Я ставлю аптечку на стол и осматриваю грудь Эроса. Некоторые пластыри почти отклеились, и там, где рубашка пропиталась кровью, остались красные разводы.

Что с ним случилось? Подрался с кустом роз?

– Это нужно переделать.

– Дерзай. – Он отклоняется назад и закрывает глаза.

Я собираюсь сделать замечание, что он заставляет меня все делать в одиночку, но слова застревают в горле, когда отклеиваю первый пластырь и вижу…

– Эрос, крови очень много. – Из-за мешанины пластырей не могу понять, насколько серьезны его раны, но из некоторых продолжает идти кровь.

– Ты бы видела другого парня, – говорит он, не открывая глаз. Это подтверждает мои подозрения.

Другой парень жив? Не стоит задавать этот вопрос. Раз Эрос здесь, значит, успешно справился с порученным заданием. У него на груди по меньшей мере десяток порезов.

– Придется промыть, иначе пластыри не будут держаться.

Он машет рукой, давая разрешение.

Стараясь не волноваться, я роюсь под раковиной в поисках чистых полотенец. Я мочу два и, захватив остальные, возвращаюсь к Эросу и пытаюсь смыть кровь. У меня уходит несколько минут, чтобы промыть раны.

Неожиданно я понимаю, что протираю полотенцем тело Эроса Амброзии.

И резко отстраняюсь.

– Эрос, на некоторые порезы нужно наложить швы. – Все выглядит не так плохо, как раньше, пока я не промыла раны, но я не врач. У них наверняка есть личный доктор, как и в любом семействе Тринадцати. Не понимаю, почему Эрос не позвонил ему вместо того, чтобы идти на эту чертову вечеринку.

– Ничего. До конца ночи потерплю.

Я хмуро смотрю на него.

– Шутишь. Пойти на вечеринку для тебя важнее, чем найти врача, который окажет необходимую медицинскую помощь?

– Ты лучше других знаешь, почему мне это нужно. – Он открывает глаза. Кажется, их голубизна стала ярче, и в них мелькает нечто странное. Вероятно, боль – быть не может, чтобы Эрос Амброзия, сын Афродиты, смотрел на меня с вожделением.

Невольно смотрю на его рот. У Эроса чувственные губы изогнутой формы. Я снова жалею, что он опасный убийца.

Чтобы отвлечься от безумных мыслей, встаю и иду к раковине. Напоминает бегство, но я делаю вид, что мне надо смыть с рук кровь. Бросаю взгляд в зеркало и замираю. Эрос смотрит на меня со странным выражением лица. Это не вожделение, которое, как убедила себя, мне привиделось. Нет, Эрос смотрит на меня так, будто впервые видит, будто я не та, кого он себе представлял.

Это не имеет смысла. Хотя я и бываю на тех же вечеринках и мероприятиях, что и он, у Эроса нет причин думать обо мне. Да и я не думаю о нем. Возможно, Эрос великолепен даже по меркам Олимпа, настолько безупречен, что его портрет красовался бы на каждом рекламном щите, если бы он захотел, но он опасен.

Я вытираю руки и снова сажусь напротив него. Теперь происходящее кажется более интимным. Я прогоняю эту мысль и начинаю накладывать повязки. Я не удивилась бы, если бы он оттолкнул мои руки и сделал все сам, но он сидит неподвижно, едва дыша, пока я осторожно накладываю повязку за повязкой. Я насчитываю около дюжины порезов, но большинство из них неглубокие и уже перестали кровоточить.

– У тебя неплохо получается. – Его низкий голос звучит резко. Не могу понять, критикует ли он меня или просто комментирует.

Решаю не искать скрытый смысл в его словах.

– Я выросла на ферме. – Вроде того. По сути, это была ферма, но не такая, какую представляют обычно люди, когда думают о фермерской жизни. Там не было милого домика с выцветшим красным амбаром. Возможно, мама и приобрела большое состояние за счет трех браков, но и начинала она не с нуля. У нее имелась промышленная ферма, и обстановка там была соответствующая.

Эрос кривит губы, в его взгляде мелькает блеск.

– И часто на фермах получают колотые раны?

– Значит, ты признаешь, что тебя пырнули ножом.

Теперь он открыто улыбается, хотя на его лице все еще читается боль.

– Я не собираюсь ничего признавать.

– Конечно нет. – Я понимаю, что стою слишком близко к нему, и, резко отодвинувшись, снова иду к раковине вымыть руки. – Но отвечая на твой вопрос: когда кругом полно всевозможной техники, не говоря уже о животных, которые любят выражать свое недовольство глупыми людьми, случаются травмы. – Особенно, когда у тебя есть сестры, которые обожают приключения. Но Эросу я об этом не собираюсь рассказывать. Этот разговор уже стал слишком личным и странным. – Мне надо возвращаться.

– Психея. – Он ждет, пока я повернусь к нему. На миг он становится совсем не похожим на хищника, которого я старательно избегала. Он просто парень, уставший и страдающий от боли. Эрос прикасается к повязке на груди. – Зачем помогать ручному монстру Афродиты?

– Даже монстрам порой нужна помощь, Эрос. – Мне стоит на этом закончить, но его вопрос прозвучал неожиданно искренне, и я не могу противиться желанию его утешить. Совсем немного. – К тому же ты не монстр. Не вижу ни чешуи, ни клыков.

– Монстры принимают разные формы, Психея. Живя в Олимпе, ты должна об этом знать. – Он начинает застегивать рубашку, но руки у него так дрожат, что ничего не получается. Я подхожу ближе, не успев подумать, почему это может быть ужасной идеей.

– Давай я. – Наклоняюсь и осторожно застегиваю пуговицы. Мои пальцы несколько раз касаются его обнаженной груди, и я слышу, как он шумно выдыхает при этом. Боль. Все дело в ней.