Сон про гроб. Инициалы Бонетти-Альдериги, вышитые на саване. Картина Донги. Катарелла с его латынью. Ливия, которая не узнала его по голосу. Картина Пиранделло. Мариан.

Кстати, Мариан.

Почему он сразу согласился, когда она предложила поужинать вместе? Лет двадцать назад он бы ответил иначе, наверняка бы отказался, да еще и съязвил бы.

Может быть, трудно отказать такой красивой и элегантной женщине? Но разве он не отказывал женщинам намного красивее Мариан?

Это означает лишь одно: в силу возраста его характер претерпел изменения. Истина заключалась в том, что теперь он все чаще ощущал груз одиночества, усталость от одиночества, горечь одиночества.

Он отлично понимал, что порой засиживается на веранде за сигаретой и стаканом виски вовсе не от бессонницы, а потому что ему тягостна мысль о том, что придется ложиться спать одному.

Хочется, чтобы под боком была Ливия, а если не Ливия, то сойдет и любая другая красивая женщина.

Самое любопытное — в этом желании не было ничего сексуального, он хотел лишь ощутить рядом с собой тепло другого тела. Вспомнил название одного фильма, выражавшее как раз это самое желание: «Я только хотел полежать с ней рядом» [6].

По существу, и друзей, которых можно было бы назвать настоящими, у него не было. Таких, с которыми делятся сокровенным, которым рассказывают самые тайные мысли… Конечно, Фацио и Ауджелло можно считать друзьями, но и они не принадлежали к этой категории.

В расстроенных чувствах комиссар уселся на веранде с бутылкой виски.

Время от времени он погружался в дремоту, а потом — не проходило и четверти часа — снова просыпался.

На душе было тоскливо, и ощущение, что он все в жизни делал неправильно, становилось все острее.

Женись он в свое время на Ливии, тогда бы…

Ради всего святого, лучше обойтись без сослагательного наклонения.

Скажем начистоту: если бы он женился на Ливии, они бы разошлись спустя несколько лет супружеской жизни. В этом он был более чем уверен.

Зная себя, он отлично понимал, что не наделен ни волей, ни способностью приноравливаться к другому человеку, даже любя — а Ливию он любил.

Ничто, ни любовь, ни страсть, не обладают достаточной силой, чтобы заставить его и Ливию долго жить под одной крышей.

Разве только…

Разве только они бы усыновили Франсуа, как того хотела Ливия.

Франсуа!

С Франсуа вышел полный швах. Мальчик, конечно, тоже постарался, но основная вина лежит на них.

В 1996 году им пришлось на время приютить сироту-тунисца лет десяти [7]. Они настолько к нему привязались, что Ливия предложила ему усыновить мальчика. Но он был не готов, и мальчика забрала к себе на ферму сестра Мими Ауджелло — там его приняли как родного сына.

И, если оглянуться назад, думается, что это, возможно, было большой ошибкой.

Они условились, что комиссар будет пересылать сестре Ауджелло чек на расходы. Монтальбано дал поручение банку, и тот много лет подряд отправлял деньги.

Но по мере взросления характер Франсуа становился все более трудным. Он не слушался, дерзил, роптал, постоянно был не в духе, не желал учиться — притом что был очень умным. Первое время они с Ливией регулярно его навещали, потом, как часто случается, наведывались все реже, пока не перестали совсем. Да и мальчик тоже отказывался ехать в Вигату встречаться с Ливией, когда та приезжала из Боккадассе.

Было очевидно, что Франсуа тяжело переживал свое положение и, возможно, весьма болезненно принял их отказ от усыновления, посчитав себя отвергнутым. Спустя несколько дней после того, как юноше исполнился двадцать один год, комиссар узнал от Мими Ауджелло, что Франсуа сбежал.

Его искали повсюду, но он будто сквозь землю провалился. В итоге пришлось смириться.

К чему ворошить прошлое? Что сломано — не поправишь.

При мыслях о Франсуа у него комок подступил к горлу. Чтобы избавиться от него, осушил четверть стакана виски.

При первых лучах солнца на горизонте показался величавый трехмачтовик, направлявшийся в сторону порта.

И комиссар решил лечь поспать.

Проснувшись, Монтальбано понял, что настроение у него хуже некуда. Встал и открыл окно. Что и требовалось доказать: небо полностью заволокло мрачными серыми тучами.

На пороге его окликнул Катарелла.

— Простите, синьор комиссар, там вас один господин дожидает.

— Что ему нужно?

— Желает заявить о вооруженном нападении.

— А что, Ауджелло нету?

— Звонил, сказал, что припозднится.

— А Фацио?

— Фацио отъехал в предместье Казуцца.

— Еще один гроб нашли?

Катарелла недоуменно взглянул на Монтальбано.

— Никак нет, синьор комиссар, там двое охотников переругались, вот один из двоих, не знаю, который, первый или второй, в другого и пальни, а тот, другой, не знаю, второй или первый, ему ногу-то и задело.

— Ладно. Как, ты сказал, его зовут, этого господина?

— Я толком не запомнил, синьор комиссар. То ли Ди Мария, то ли Ди Магдалина, вроде как.

— Меня зовут Ди Марта, Сальваторе Ди Марта, — вмешался хорошо одетый пятидесятилетний господин, абсолютно лысый и идеально выбритый.

Марфа, Мария и Магдалина, набожные женщины с Голгофы. Катарелла, как всегда, ошибся, но на этот раз промазал совсем немного.

— Проходите, синьор Ди Марта, слушаю вас.

— Я хочу заявить о вооруженном нападении.

— Расскажите, когда и как это случилось.

— Вчера вечером моя жена Лоредана возвращалась домой немного за полночь…

— Простите, что перебиваю. Нападению подверглись вы или ваша жена?

— Моя жена.

— Что же она сама не пришла с заявлением?

— Видите ли, комиссар, Лоредана очень молода, ей нет еще двадцати одного года… Она сильно перепугалась, кажется, у нее даже поднялась температура…

— Я понял, продолжайте.

— Она ездила навестить свою лучшую подругу — той нездоровилось — и засиделась у нее, не хотела оставлять одну…

— Разумеется.

— В общем, Лоредана ехала по переулку Криспи — там очень плохое освещение — и вдруг видит: на дороге лежит человек. Она притормозила и вышла из машины, чтобы ему помочь, а тот вскочил, в руке держит что-то — ей показалось, пистолет, — заставил ее забраться в машину и уселся рядом. А потом…

— Минутку. Как заставил? Целился в нее из пистолета?

— Да, еще и за руку схватил. Крепко — даже синяк остался. Вообще он был очень груб с Лореданой, у нее и на плечах синяки остались после того, как тот тип затолкал ее в машину.

— Он что-то сказал?

— Нападавший? Ничего.

— А лицо у него было закрыто?

— Да, нос и рот были завязаны платком. У Лореданы в машине лежала сумочка. Он взял ее, забрал деньги, потом достал из замка