Шрифт:
Закладка:
– Ну, а у тебя как дела? – удовлетворённо спросил Макар.
Трейлер так и остался самостоятельным культурным произведением.
– Переписываешь всемирную историю? – продолжил он.
– Нет. Этим имиджмейкеры занимаются.
– Автобиографию Деточкина?
– Для этого надо хотя бы ПДД знать.
– Делов-то. Бери, Сашка, меня в консультанты. А то так и будешь тормозить, писатель хренов.
– Да не писатель я, сколько тебе можно говорить. Редактор. Не поэт, не блогер…
– А, это породу я знаю, сам пишет, сам публикует, сам себе комменты строчит.
– Ага, оптимизация времени, бумаги и мысли. Скоро на языке смайликов разговаривать будем.
Макар вопросительно приподнял бровь.
– Это такой круглый Спанч Боб, только немой, – снизошёл я до объяснений.
– Эта херь эмотикон называется, – возразил Макар. – Такая пиктограмма, изображающая эмоции.
Я поперхнулся дымом. Макар иногда выдает колхозные перлы на богемный манер, типа чистокровная мразь или вдохновляющий паразит, но назвать эмотикон пиктограммой – всё равно что гондон противозачаточным средством.
– Да не парься ты. Я на сайте знакомств столько этих эмотиконов насмотрелся. Есть такие, что виртуальный секс за реальные бабки предлагают.
Меня отпустило. Разговор потёк по привычному руслу: бабы, секс, бабки, политика. Эти заложенные в подкорке топики без труда способны дать отпор чатам о компьютерных побоищах или интригам бесконечных сериалов.
Разлили по новой. Выпили. Реально почувствовал потепление. Закурили.
– Вчера в офис такая кобыла заходила, – выпустил дым из ноздрей Макар, – зад как у скаковой лошади, каблуками цок-цок, я чуть не заржал. Обернулась, рожа и впрямь лошадиная, так я чуть не кончил.
– И что? Подлетел жеребцом?
– Какой к черту жеребец. Оксана с утра в офисе торчит, я, как манекен на витрине, прохожих разглядываю, пошевелиться боюсь.
– Так, может, эта кобыла на тебя посмотреть пришла, примерить, прицениться? – подколол я. – Подошёл, упаковала бы.
– Ага, есть у меня одна такая упаковщица, упаковала с ног до головы, хрен пёрнешь. Воду из-под крана не пей, пальцами в заднице не ковыряй, как будто на этот случай какой-то гаджет есть.
– Есть, знаешь такой: не жужжит и в жопу не лезет?
– Чё за хрень?
– Отечественный аппарат для жужжания в жопе.
– А импортный что, входит и выходит?
– Конечно, и жужжит, и вибрирует, и насосом прям внутри надуть можно.
– Понятное дело. Там по таким штучкам мастера.
Разлили.
– Так за что пьём? – спросил я.
– Давай, чтобы к каждому скаковому заду доверчивое личико прилагалось.
– Чего-то мне такой персонаж не встречался.
– Ты что телик не смотришь? Там профессор астрофизики та-ка-я наивная дурочка с коровьими глазками и упругим ртом, что стояк не отпускает, даже когда теща своим задом на руку приземлится. Даже кайфуешь под её тёплым полужопием. Так что давай, за крепкие скромные зады.
Конфликт здравого смысла и сексуальных шаблонов, мутировавших под влиянием голливудских аксиом6 скончался под натиском просвещающего алкоголя. Я сдался. Мир меняется. Комиксный тип мышления, безликость социальных сетей формируют новое восприятие сексуальности в стиле Хентай с грудастыми малолетними воительницами. Послевоенные фантазии поверженных самураев становятся повседневными образами.
– Ну, хрен с тобой, за крепкие зады, большие сиськи и их наивных обладательниц.
Выпили.
– Ты когда в последний раз свежий голый зад видел-то? – спросил я. – Фестиваль кружевных трусиков вроде пока не проводится?
Макар задумался, прикидывая, когда клялся жене, что засохшие пятна на внутренней стороне ширинки – не погибшие в изнурительном походе сперматозоиды, а молоко, пролившееся через дырявый тетрапакет.
– В стриптизе. На прошлой неделе на Кузиной днюхе так нажрался. Очнулся под утро за барной стойкой. Как попал, что было, – не помню. Официантка растолкала, на такси посадила. Стал расплачиваться, сунул руку в карман, а там чей-то лифчик. Чуть, блин, не спалился.
– И как там? Что-то изменилось?
– Да ты что, совсем меня не слышишь? Говорю тебе, в стельку пьян был, не зрячий, не мычачий. Лифчик в подъезде закопал, ключ только вставлять, тут дверь вместе с косяком чуть не вылетела. – Макар резко запрокинул голову, пытаясь увернуться от виртуальной двери. – Не успел в нижний старт погрузиться, как в прихожую влетел. Знаешь, как каскадёры на тросе в стенку впечатываются? Вот и я типа того, но, видать, не рассчитал – врезался. Пришёл в себя на кухне, сижу в халате, из ноздрей ватки торчат. Оксанка даже кофе сварила.
– Поразительная у тебя способность – отключаться в самый интересный момент; очнёшься когда-нибудь, а никого уже нет, померли, – засмеялся я.
– Не дождёшься! Стишки мне ещё на столетний юбилей сочинять будешь.
– Не, я к тому времени уже тебя помнить не буду. Друг Альцгеймер мозг высушит.
– Это что ещё за фрукт?
– Это когда не помнишь прошлое, но знаешь будущее.
– О-о. Так я с ним тоже подружусь, – захохотал Макар
– К тому времени у тебя в друзьях все герои медицинских комиксов ходить будут, если, конечно, тебе чип в твою больную голову не вставят.
– И ладно, буду с компом на одном языке разговаривать. Говорят, даже в виртуальное пространство нырять можно будет.
– Может, и можно. Только без бабок ты там один хер сортиры драить будешь. Или пушечное мясо в стрелялке изображать…
Макар мгновенно протрезвел, и я почувствовал себя моджахедом в стрелковом тире для воинов-интернационалистов. Надо съезжать с этой темы, не то сейчас вывернет мне голову наизнанку и начнёт переключать клеммы.
– Прости, друг, – с искренним раскаянием, пытаясь смотреть Макару в глаза, сказал я, – чего-то я погнал. Афганцев уважаю, ты ж знаешь. Сам хотел, да по возрасту не прошёл. Туда, знаю, крепких ребят брали, и чтобы с мозгами всё в порядке было. Давай за ребят, – взялся я за стакан, – за дружбу.
– Разлей до краев, – ровным голосом скомандовал Макар.
Никогда не думал, что так сложно отыскать края у стакана. Молча выпили. Макар с нерушимым выражением лица достал сигарету, поднёс к ноздрям, втянул аромат табака, закатил глаза, завис, повисел, вернулся, вытаращился на меня.
– Э, блин, дыши! – со всей дури вмазал мне по спине.
Алкоголь брызнул из глаз ручьями и мелкими звёздочками. Сквозь кашель я рассказал приятелю всю биографию его родителей, где я его видел и страшную историю его будущего. Макар ржал, как бегемот над тарелкой. Понемногу пришли в себя. Закурили.
– Да, бабы уже не те пошли, – прервал философское молчание Макар.
– Старше стали или стервозней?
– Да одухотворенность куда-то ушла. Раньше увидят у тебя ранение и в обморок прямо на койку падают, а сейчас сам сознание потеряешь, пока весь этот бред