Шрифт:
Закладка:
Схоронили Марфу рядом с отцом. Только одна мысль пульсировала в голове Натальи: «Зачем жить то теперь?»
Пролежав дома несколько дней, решила Наталья забраться на гору рядом с деревней и броситься с неё. Вскарабкалась она на вершину, посмотрела на восходящее солнце, обернулась и увидела в нескольких верстах от себя город. Тот город, в который с Иваном по несколько часов ехали, город из которого врач не успел прибыть. «Близко совсем ведь! Всего-то надо гору эту убрать!» – подумала Наталья. Не стала она бросаться с горы, словно новый смысл ворвался в её жизнь.
Спустившись, она забежала в дом, схватила лопату, топор, сгребла съестного и побежала обратно. Оказавшись снова на вершине, она изо всех сил несколько раз ударила топором по рыхлому песчанику. Наколов мелких камешков и песчаной пыли, Наталья лопатой раскидала их по сторонам. Она продолжала колоть, рубить. Всё её существо сейчас боролось с ненавистной горой.
Прошло двадцать лет. Наталья умерла так и не победив гору. Местные отговаривали женщину, некоторые пытались помочь ей, но она неистово, в одиночестве боролась с исполином. Теперь гора до середины разделена на две вершины и если не знать легенды, то можно принять это явление за чудачества природы, но местные помнят и называют это творение Натальина дорога.
Искра.
Ранним, морозным утром в деревню вошёл человек. Тяжёлый тулуп и валенки, явно большие по размеру, стесняли движения. Вкупе с лохматой шапкой-треухом, незнакомец походил на косолапого медведя с трудом передвигавшего задние лапы. За плечами висел походный мешок, из руки в руку кочевал чемодан с неудобной ручкой. Идя по улице, незнакомец обращался к каждому встречному:
– Здравствуйте! Где изба старосты?
Человек, отродясь невиданный в деревне, ввергал в замешательство. Всякий теряясь то ли поклониться, то ли снять шапку, растерянно говорил: "Туда!", указывая рукой направление.
Добравшись до нужного дома, незнакомец постучал в окно, по ту сторону стекла показалось лицо с густой белой бородой. Немного погодя дверь в жилище отварилась, хрипящий тихий голос пригласил войти.
– Ты никак учительствовать? – спросил хозяин вошедшего "медведя".
– Да, именно так!
Вытерев очки, незнакомец разглядел перед собой невысокого старика. Ссутуленная спина и огромные, жилистые кисти рук, покрытые узорами вен, выдавали в нём изрядно натрудившегося за свою жизнь человека.
– Документ имеется?
Учитель протянул старосте бумагу. Тот по слогам прочёл:
– Пётр Андреевич Шере… – дальше чернила были размазаны.
– Шересков. – неуверенно сказал Пётр.
– Ну будь здоров, Пётр Андреевич Шересков! – улыбнувшись произнёс старик и вернул документ. – Меня Семёном величать. Сын я Егоров.
– Рад встречи Семён Егорович!
Знакомство скрепилось крепким рукопожатием.
Приехал Шересков учить детей по запросу самих жителей. На то староста, посовещавшись с мужиками, отправил в город обращение, чтобы прислали им грамотного педагога, да желательно холостого, мол женят его и за сим к деревне он прирастёт. Через полгода пришёл ответ, педагог будет, но полностью на обеспечении деревенских, включая чернила, учебники и остальной необходимый инвентарь. Делать нечего, решили что всем миром одного прокормят, да и к тому же дело нужное. Выслали в город ответ с согласием. И вот ещё через полгода прибыл Пётр Андреевич. Поселили Петра в доме бабки Пелагеи – местной долгожительницы. Не было у неё ни детей, ни внуков, а мужа так и подавно – схоронила уже как лет тридцать, потому и решили, что учитель старухе в помощь будет.
Бойкая оказалась бабка. На месте сидеть не могла. Тут метёт, там трёт, тут же кашу варит. Нет-нет да с расспросом к постояльцу: "Есть ли жена?", "А дети имеются?", "Чего в такую глухомань забрался?". Любила она пошутить в разговоре про свой возраст:
– Мне, милок, всего-то пять годков, да ещё сто лет! – после чего хохотала беззубым ртом. – Годки растут, а лета на месте стоят!
Проводить занятия Шерескову поручили там же, где он обосновался – в доме Пелагеи.
На первый урок стеклись десятки зевак. Помимо самих учеников, в дом завалились пятеро матерей, солнечный свет загородили многие головы, пялившиеся с улицы в окна. Пётр Андреевич насилу вытолкал четырёх мамаш, но одна наотрез отказалась уходить. Женщина тыкала пальцем в мальчишку и говорила:
– Сын мой – Яша! Вы с ним в жизнь не справитесь! На уши всех подымет! Дозвольте остаться?
– Вас, как зовут? – спросил Пётр.
– Мария Поликарповна. – ответила женщина.
– Хорошо. Сядьте там. – он указал на скамейку в самом углу дома, где вязала Пелагея.
Пятнадцать разновозрастных учеников рассаживались по местам. Рядом с семилетними мальчишками соседствовали парни с прорезывающейся растительностью на лице.
– Меня зовут Пётр Андреевич. – представился Шересков детям.
Поочерёдно он стал обращаться к ученикам, как кого зовут, знают ли счёт и умеют ли читать. Пришёл черёд сына Марии.
– Яша, тебе сколько лет?
– Десять. – твёрдо ответил мальчик.
– Буквы знаешь? Считать умеешь?
– Только до пяти считать умею. Меня батяня ровно пять разов по заднице стегает, когда я наворочу чего.
Мальчишки загалдели, зазвенел чей-то смех.
– Ах ты стервец! – строго сказала мать мальчика. – Я те устрою!
– Тихо! – строго сказал Пётр Андреевич. – Прекратить балаган!
Все притихли.
Опросив оставшихся, Пётр понял, что дети скудно знают счёт, а читать не умеют вовсе. Он выволок на центр комнаты учительскую доску на ножках и принялся выводить буквы.
– Это буква "А". – произнёс Шересков, ученики хором повторили. – Эта "Б". – снова вместе прозвучали пятнадцать голосов. Таким же образом, Пётр Андреевич записал весь алфавит. Проделав этот нехитрый приём несколько раз подряд, Шересков спросил каждого, какие буквы тот запомнил. На этом первый трудовой день деревенского учителя был закончен.
Следующим утром Яшу снова привела мать, и села на той же скамейке.
– Мария Поликарповна – обратился к ней Пётр. – Я думаю вам ни к чему караулить сына. Вчера я не заметил ничего, что выдало бы в нём непослушного сорванца.
Молодая женщина, взглянула на учителя. Её красивое, как показалось Петру, лицо было припухшим, словно она прорыдала всю ночь. Глаза были полны усталости.
– Ой, будет вам. Это он при мне носу не высунул. – ответила Мария.
– Я вас понял. – Шересков не стал настаивать. Он удалился в отгороженный занавеской угол, где
