вызвали кризис в еврейской литературе и потребовали нового взгляда на коммерческий пейзаж. Произведения Шолом-Алейхема, полные печального еврейского юмора, оказались ближе читателю, чем тексты писателей Гаскалы с их политической повесткой или стереотипные ярмарочные евреи Гоголя.

Глава пятая, «Распятый рынок: Гражданская война Переца Маркиша (1917–1921)», описывает уничтожение рынка штетла в годы революции и Гражданской войны на территории, которая с 1919 года называлась Украинской Советской Социалистической Республикой. После Октябрьской революции торговля стала восприниматься как проявление старого, отжившего порядка. Первая мировая война (1914–1918) и Гражданская война на Украине (1918–1920) обернулись катастрофой для Западной Украины, Галиции и Польши. В этот период на евреев обрушилась невиданная до сих пор волна насилия, зачастую происходившего на рыночных площадях. Тогда же зародились и разные модернистские направления, в том числе футуризм, самым шокирующим образом изображающий сцены, связанные с религией и насилием. Перец Маркиш, ставший впоследствии классиком советской еврейской литературы, использовал в своих первых стихах рынок в качестве метафоры смерти. Начиная с самого раннего футуристического этапа своего творчества и вплоть до длинной экспрессионистской поэмы «Куча» («Di kupe»), действие которой происходит в годы Гражданской войны на Украине, Маркиш использует поэтический язык, в котором мертвые тела сравниваются с товарами на прилавке.

Завершается эта книга рассказом о писателе, перенесшем гоголевскую культурную двойственность в советскую литературу. Если в «двойной душе» Гоголя соединились русскость и украинскость, то «двойная душа» Исаака Бабеля состояла из русского и еврейского начал, и, как и Гоголь, Бабель использует эту двойственность для межэтнического диалога. Глава шестая, «Исаак Бабель и конец базара (1914–1929)», исследует творчество Бабеля в контексте революции и последовавшего за ней исчезновения черты оседлости и коммерческого пейзажа XIX века. Веком ранее Гоголь вступил на петербургскую литературную сцену со своими гротескными историями об украинском быте; Бабель же переносит в русскую прозу свой еврейский опыт, постулируя, как и Гоголь до него, ценность географической и этнографической периферии для русской литературы как таковой. В бабелевском цикле «Конармия» (1923–1937) появляется самобытный рассказчик, принадлежащий к новой советской литературе. В рассказах этого цикла исчезновение коммерческого пейзажа оказывается связано с исчезновением отживших культурных категорий. Скоро должен был наступить новый строй, которому предстояло сменить традиционные еврейские местечки Украины и свойственный им коммерческий пейзаж. В 1930 году Бабель снова поехал на Украину, чтобы стать свидетелем этого процесса. Он собирал материалы для романа о коллективизации на Украине, который так и не закончил.

Коммерческий пейзаж – это символическое пространство, позволяющее нам рассматривать в рамках общей парадигмы три различные литературные традиции, зачастую находящиеся в непосредственном диалоге или споре друг с другом, хотя их читатели могут относиться к не пересекающимся между собой кругам. Настоящее исследование – это часть большого проекта, целью которого является показать, как взаимно обогащающие друг друга литературы украинской периферии – территории, и сейчас остающейся культурно разнородной, – повлияли на русский литературный канон, традиционно воспринимаемый как петербургско-московский. Также в этой книге делается попытка дать ответ на ряд более широких вопросов, в частности – не стоит ли сместить акцент с изучения национальных литератур на изучение литератур сосуществующих. Что может дать анализ таких литературных связей в плане понимания кросскультурных отношений – как в исторической перспективе, так и применительно к культу-рогенезу XXI века?

Изгнание торговцев из храма. Фреска, Троицкая церовь Киево-Печорской лавры, XVIII век

Глава 1

От Просвещения до революции. Сто лет культурной трансформации

Вход в Троицкую церковь Киево-Печерской лавры украшает любопытная фреска, изображающая изгнание Иисусом торговцев из храма. Фреска была создана иконописцами монастыря в 1730-40-х годах, и она расположена таким образом, что создается впечатление, будто Иисус выгоняет толпу торговцев и менял непосредственно из дверей этой церкви. Иисус находится лицом к зрителю, как и принято в православной иконографии святости, а большинство менял и продавцов голубей, пытающихся собрать свои рассыпавшиеся товары, изображены в профиль – так на иконах обычно показывают зло[1]. В отличие от картин на тот же сюжет, созданных Рембрандтом и Эль Греко, торговцы и менялы с киевской фрески изображены похожими на еврейских купцов из Восточной Европы XVIII века: по меньшей мере двое из них носят ермолки, и у всех есть бороды и шляпы, типичные для украинских евреев того времени. Таким образом, эта фреска отображает не только теологический спор между Иисусом и менялами, но и конфликт между местными славянами-христианами и иудеями, а также между официальной христианской культурой и миром рынка в Киеве XVIII века. Поскольку в XIX веке вопросы культурного сосуществования на территории Украины играли в Российской империи все более значимую роль, коренным образом менялось и то, как изображались рыночные торговцы и товары в искусстве и литературе этого региона.

Данная книга посвящена исследованию этих литературных изменений на протяжении ста лет глубокой демографической, политической и культурной трансформации – в период, начавшийся с написанных по-русски рассказов украинца Гоголя и закончившийся текстами еврея Бабеля, тоже созданными на русском языке. Первую из своих украинских повестей – «Сорочинскую ярмарку» – Гоголь написал в 1829 году, а бабелевские рассказы о коллективизации на Украине были созданы в 1930-м. Гоголь, Бабель и многие авторы, творившие в этот период, использовали коммерческий пейзаж для описания культурного обмена, постоянно происходившего на территории Украины. То, что именно коммерческий пейзаж оказался таким популярным литературным образом, связано с тремя историческими процессами. Первый – это присоединение указанных земель в XVIII веке Екатериной II, которое привело к появлению в Российской империи новых этнических групп. Второй – это политика государства в отношении новообретенных этнических меньшинств, направленная на то, чтобы подчинить и цивилизовать их. Третий – и самый важный для нашего исследования – это влияние всех вышеперечисленных демографических и политических факторов на творчество художников и писателей, рост их интереса к конфликтам и взаимоотношениям между различными народами, проживавшими на территории Российской империи.

Столетний период, о котором идет речь в этой книге, совпадает со временем существования черты еврейской оседлости. Территория этой черты была в последний раз увеличена в 1835 году; ограничения в праве свободного передвижения и избрания места жительства для евреев были сняты только в 1917 году. Внутри всей территории черты оседлости, простиравшейся до Вильно и Витебска на севере, Варшавы на западе и Крымского полуострова на юге, особенно интересными для изучения взаимного литературного и культурного влияния являются находившиеся под властью Российской империи украинские территории, называемые также Малороссией[2]. Коммерческие пейзажи, изображенные в русских, украинских и еврейских текстах, о которых