Утром Фая привела детей в группу, встала к станку. И через некоторое время ее позвали к руководству. Зарецкая занервничала, она сразу поняла, что что-то случилось.

За собой она никакой вины не знала. Фаина никогда не опаздывала на работу, всегда за пятнадцать минут до начала смены была уже на месте. Норму Зарецкая выполняла на сто двадцать процентов, активно выступала на собраниях, регулярно выпускала в своем цеху стенгазету, не пила, не курила, с мужем жила дружно, сына родила. Какие к ней претензии?

Директор Михаил Петрович Осокин попросил Фаю сесть и, потирая затылок, завел беседу:

– Зарецкая, ты только не вопи. Не надо, чтобы вся фабрика узнала… Короче! Раечка умерла!

Фаина не поняла, о ком речь, и спросила:

– Какая Раечка?

– Твоя подруга, – ответил начальник, – жена Федора!

– Нет! – закричала Зарецкая. – Нет!

– Тьфу! – рассердился Михаил Петрович. – Просил же не орать!

– Раечка здорова, – перешла на шепот Зарецкая, – у нее даже насморка никогда не бывает!

Директор перестал тереть затылок, вынул из стола листок бумаги и протянул Фае.

– Читай. Нашел в почтовом ящике у себя дома в десять вечера. Пошел с собакой гулять и увидел.

Ткачиха углубилась в текст: «Уважаемый Михаил Петрович! Простите, что так вышло, но я больше жить не хочу. Мой муж Федор завел любовницу. Ей всего шестнадцать лет. Понимаю, парни слабы и не умеют с похотью справляться, но простить не могу. Зовут девчонку Елизавета Ручкина, она учится в ПТУ. Родители у развратницы были пьяницами, жили в пятнадцатом доме, каждый день что-то праздновали, умерли от возлияний. Вы ее взяли в наш цех уборщицей из жалости, а она моему Федору, уж не знаю почему, понравилась. Мне об их свиданиях рассказала баба Лена, дежурная. У Лизки комната на первом этаже, Федор к ней через окно каждый вечер залезал, а потом вылезал. Ну и дозалезался – беременна Лизка! Уже живот виден! Я вчера спряталась в палисаднике и собственными глазами увидела, как муж к этой проститутке ввалился. После такого вообще жить не хочу. Вам скажут, что я случайно выпала со своего этажа, когда окно мыла. Сделаю так, что все поверят. Но знайте: я решила уйти из жизни. Пусть Федор живет с этой девицей. Михаил Петрович, уважаю Вас очень, понимаю, за мое самоубийство Вам влетит крепко, поэтому никаких записок никому не передаю! Только это письмо Вам! Пожалуйста, исполните мою последнюю в жизни просьбу: сделайте так, чтобы Федор никогда, никогда-никогда не приближался к Ванечке. После моей смерти он переберется к своей любовнице, а спать с несовершеннолетней запрещено законом. Но Федор вывернется, не знаю как, но выкрутится. Впрочем, это уже не мое дело. А вот судьба Ванечки очень волнует. Не хочу, чтобы мой мальчик называл мамой девицу, из-за которой я решила проститься с жизнью. Пусть он со временем узнает, что у него была мать, которая любила его, но она ушла, потому что жить с предателем не сумела. Попросите Фаину и Колю усыновить Ванечку. Мальчик должен носить фамилию Зарецкий! Нельзя ему быть Павловым! Никогда! Это моя последняя просьба! Не откажите в ней! Спасибо за все! Прощайте! Раиса».

Дрожащей рукой Фая вернула листок директору и чуть слышно произнесла:

– Может, она передумала, опомнилась? Надо кого-нибудь к ней домой послать!

– Нет, – возразил глава комбината. – Меня разбудил в пять утра звонок, сообщили, что найдено тело ткачихи. Она решила помыть окно и упала. Сама виновата – стояла босыми ногами на мокром подоконнике, вот и поскользнулась. А потом нашел в почтовом ящике письмо. Жена в санатории, дочь у мужа живет, у них своя квартира. Никто, кроме меня, не мог послание увидеть.

– А где Федор? – изумилась Фаина. – Он знает, что с женой случилось?

Михаил Петрович опять начал терзать свой затылок.

– Потом расскажу. Ты возьмешь Ваню? Если не можешь, то надо мальчика…

– Не надо! – перебила директора ткачиха. – Будет моим сыном. Пожалуйста, помогите побыстрее все формальности с ребенком пройти – вы депутат, большие связи имеете.

Прошло время, но о самоубийстве Раи никто не узнал. Правду скрыть удалось. По комбинату разнеслась весть, что Федору предложили работу в ГДР, а от такого предложения не отказываются. Вот только ребенка брать с собой нельзя. Ваню взяли Зарецкие. Вскоре Фаина уволилась. Куда она ушла, никто не знал. Что с Елизаветой? Любовница испарилась, словно ее и не было. Директор через некоторое время сообщил, что Федор умер от инфаркта.

Елизавета замолчала, мы тоже не произносили ни звука. Первым очнулся Степан.

– Поправьте, если неправильно понял. Вы Елизавета Ручкина, та самая юная любовница Федора Павлова, биологического отца Ивана Зарецкого?

– Да, – всхлипнула женщина. – Фаина отняла у отца ребенка, себе его захапала! Жизнь всем исковеркала!

Я хотела возразить, что «жизнь всем исковеркала» юная Лиза, когда легла в постель с женатым человеком, да еще собралась родить ему ребенка, но сумела удержаться от замечания.

Степан продолжил:

– И что вы от нас хотите?

Судя по тону мужа, он тоже испытывал желание объяснить посетительнице, кто кому «жизнь исковеркал».

– Федора убил Михаил Петрович! – неожиданно громко произнесла Морозова.

Вот тут мое терпение лопнуло, я быстро напомнила тетке:

– До этого вы сказали, что настоящий отец Ивана скончался не так давно! А сейчас заявляете, что его лишил жизни директор ткацкого комбината.

– Вы неправильно меня поняли! – заныла гостья. – Осокин Федю морально уничтожил!

Глава четвертая

– Ужасный, жестокий, отвратительный человек! – простонала Елизавета.

– Каким образом Михаил Петрович сделал это? Нас интересуют факты, – остановил «плач Ярославны» Степан. – И мы до сих пор не понимаем, зачем вам понадобились.

– Дайте спокойно договорить, – прошептала Морозова. – Надо изложить все подробности, иначе и не поймете.

– Слушаем вас внимательно, – кивнула я и подлила гостье чай.

Елизавета глубоко вдохнула и продолжила говорить, мы со Степаном молча слушали ее. Если отбросить вздохи и жалобы на тяжелую жизнь, то суть такова.

Утром Лиза, понятия не имея о смерти Раечки, явилась на работу, как всегда, к восьми утра, начала уборку. Через некоторое время к ней подошла бледная до синевы Фаина и процедила сквозь зубы:

– В раздевалке грязь жуткая, наведи там порядок!

Ручкина поспешила туда, где переодеваются ткачихи, Зарецкая отправилась с ней. Когда женщины вышли на лестницу, Фая воскликнула:

– Нам на третий этаж!

– Раздевалки же на первом, – возразила Лиза.

– Мы идем к директору. Про грязь я для отвода глаз сказала. Шевелись!

У Лизы затряслись ноги, она поняла, что случилось нечто нехорошее.

Михаил Петрович встретил юную подчиненную неласково. Фае он улыбнулся, предложил устроиться