Проходя мимо нашей парты, Лукин не может удержаться от издевательской усмешки. Я с такой силой сжимаю карандаш, что едва его не ломаю. А Ритка наклоняется и начинает судорожно шептать:

– Алька, это он! Он! Прикинь?!

– Кто – он? – Я так занята собственной злостью, что не сразу понимаю, о чем говорит подруга.

– Краш!

– Лукин?! Тебя пригласил на свидание этот придурок?

– Ты его знаешь?

Большинство в нашем классе не учились с Андреем: после девятого оставшихся в школе распределили по двум классам, и я оказалась почти в незнакомом коллективе, ибо как-то так вышло, что в моем классе оказались сплошь гуманитарии. Но некоторые все же вспомнили Андрея, а вместе с ним и нашу вражду. Я чувствовала на себе любопытные взгляды.

– Знаю! Он мне прохода не давал в школе! Вещи прятал и портил, в туалете меня запирал, канат, на котором я висела, раскачивал, чуть не грохнулась! И это еще неполный список. А вчера…

– Тимошина! Коваленко! А ну, прекратите болтать! Надоели вы мне, подружки-болтушки. Вот что, Коваленко сейчас идет к доске решать задачу. А Тимошина меняется местами с Кангиным.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на четвертую парту, где обычно сидит Игорь Кангин – наш спортсмен, будущая звезда хоккея. И вижу рядом с ним Андрея, невозмутимо листающего учебник.

– Ирина Сергеевна, мы больше не будем! – говорю я. – Не отсаживайте меня, пожалуйста!

– Альбина, я тебе на прошлом уроке предупреждение делала?

– Делали, – вздыхаю я.

Хотя в прошлый раз я даже не болтала, просто забыла выключить звук у телефона, и он зазвонил прямо посреди урока.

– Тогда какие вопросы? Давай-давай, Кангин, садись к Маргарите. Не кривись мне тут, опять ничего не сделал! Хочу видеть, чем ты на уроках занимаешься. Давайте, дети, быстрее, время идет, чем дольше копаетесь – тем меньше у вас шансов на перемену!

Тут уже возмущается весь остальной класс, и мне ничего не остается, как пересесть за парту к Лукину.

– Ценю твое самопожертвование, Тыква. Навлечь гнев Ириски, чтобы пересесть ко мне поближе, – это сильно.

– Шел бы ты, дурачок, – ласково отвечаю я.

Лукин с интересом заглядывает в мою тетрадку.

– У-у-у, Тыква, плохи твои дела, зарежут на Хеллоуин.

– Я тебя сейчас сама зарежу! – Я хватаю со стола циркуль и угрожающе покачиваю им в опасной близости от клешни этого идиота.

– Тимошина! – Ирина Сергеевна бьет рукой по столу. – Да прекрати ты болтать!

Лукин заходится в беззвучном хохоте.

И так было всегда. Андрей пакостил, а ругали меня. Сама изваляла портфель в снегу и намочила школьные учебники, сама закрылась в туалете и пропустила там чтение стихов, сама начала драку на утреннике. А он белый и пушистый! Пожалуй, такая несправедливость била куда больнее его издевательств.

Ритка бойко решает задачу на доске – а точнее, имитирует решение, записывая за Ириной Сергеевной и делая вид, будто и сама размышляла в том же ключе. Впрочем, подруга прекрасно понимает, что нашу математичку такими приемчиками не взять, и за нерешенные задачи придется получить свою точку в журнале. Ничего, на следующей неделе исправит.

Украдкой, пока все заняты задачей и сосредоточились лишь на том, чтобы не потерять мысль на исписанной формулами доске, я кошусь на Андрея.

Мы все изменились, повзрослели. Ничего общего с пятиклашками, что читали стишки Деду Морозу или неуклюже вышагивали на лыжах по школьному двору. Через каких-то полгода мы навсегда расстанемся. Сдадим экзамены, поступим в вузы, станем почти взрослыми. Мне уже семнадцать, я давно не беспомощный ребенок, а вполне симпатичная – во всяком случае, хочется в это верить – девушка.

А Лукин – без пяти минут взрослый парень, и не скажешь, что еще школьник. Краш, как бы сказала Рита. Внешне – безусловно. Светлые волосы чуть выше плеч, слегка растрепанные. Светло-карие глаза и ямочки на щеках, которые появляются, когда он улыбается. Жаль, что эта улыбка преимущественно злорадная или насмешливая. По-другому Лукин улыбаться просто не умеет.

Он действительно дорого одет. Я вообще не разбираюсь в брендах и лейблах, в нашем городке редко кто одевается по лукам из модных журналов. Но зато я, как внучка швеи, отлично разбираюсь в качестве. И светлый свитер, так подходящий к его волосам, из настоящего кашемира, сумка – натуральная кожа.

Кажется, у Лукиных свой бизнес, вот только не могу вспомнить какой. Андрея всегда привозили на машине в школу, у него всегда были деньги на обеды и пиццы в столовой, у него первого появился крутой смартфон. Я часто думала: почему же его семья не уедет в столицу или просто в крупный город? Зачем им наша провинция? Но спросить было не у кого.

– Хорошо. Маргарита, я жду от тебя задание к следующему уроку. Иначе точка превратится в двойку. И ее я уже занесу в электронный дневник, так что скрыть от родителей не получится. Поняла?

– Да, Ирина Сергеевна.

– Садись. Так, ну что, 11-й «А», я ожидала от вас большего. Почему-то каждый раз, когда в конце урока я спрашиваю, кому непонятно, никто не поднимает руки. А через неделю вы приходите с нерешенными задачами. Открываем сборники, решаем задачи номер сорок и сорок один. Даю вам десять минут подумать, потом слушаю варианты решения. Хотя бы через какие теоремы будете пытаться.

Как сложно на первом уроке вникать в геометрию! Я открываю сборник и читаю условия задачи, но идей ровным счетом никаких, и в этом сложность. В обычном учебнике задания распределены по темам, что уже огромная подсказка, а здесь… В такие моменты моя уверенность в поступлении начинает таять.

– Кхм, – раздается сбоку.

Я поворачиваюсь к Андрею и вижу перед ним только одиноко лежащую тетрадочку.

– Что? – Я делаю вид, что не понимаю.

– Я только что перевелся.

– Это моя проблема?

– У меня нет сборника.

– А у меня – работы.

– Что, мелочно мстишь? – фыркает Лукин. – Так правильно я тебя уволил, ты поди и клиентам в кофе плюешь.

– Обычно нет, но в твой – плюнула.

– Да зачем тебе учебник, Тыква? Ты же все равно ничего в нем