– Американо со сливками, – небрежно бросает он. – Поживее.

– Повежливее! – вспыхиваю я.

Андрей насмешливо переводит взгляд на почти пустую банку с чаевыми, протягивает руку и издевательски звенит редкими монетами.

– Неудивительно, что у вас здесь никого. Тыква, ты совсем не изменилась.

Стиснув зубы, я отворачиваюсь, чтобы приготовить его чертов кофе. Это его «тыква» – как привет из прошлой жизни, когда нескладная, бедно одетая рыжеволосая девочка с брекетами была предметом для издевательств обласканного родительскими деньгами мальчишки.

Она давно уже не носит брекеты, а ярко-рыжие волосы потемнели и красиво отливают медью, но Лукин словно не заметил прошедших лет. И это неожиданно больно бьет под дых.

– Американо. – Я ставлю на прилавок стаканчик.

– Я просил со сливками. Ты что, так и не научилась нормально читать? Или все еще сидишь в пятом классе?

– А тебя что, отпустили из зоопарка на каникулы?

Я лью в стаканчик сливки прямо из пакета, не заботясь о граммовках.

– Они безлактозные? – продолжает издеваться Андрей.

– У нас нет безлактозных сливок. Зато есть туалет. Можешь пить на всякий случай прямо там. С тебя сто пятьдесят рублей. Оплата картой или наличными?

– Запиши на мой счет.

– Вот еще! Ты не в деревне, Луковая Башка, плати, иначе я вызову охрану!

Он демонстративно отпивает кофе, кривится и складывает руки на груди, глядя с вызовом, мол, ну? Давай, вызывай!

Я заставляю себя выдохнуть. На нас уже пялится девушка, заинтересованная скандалом. Не хватало еще, чтобы услышала хозяйка. За такие разговоры с клиентом меня не похвалят, а если Лукин еще оставит отзыв… Впрочем, о чем я? Конечно, он оставит! И останется только верить в то, что Мария Январовна поверит мне, а не ему.

– Я серьезно, Луковая Башка, оплачивай заказ! Это, между прочим, уголовное преступление. Хотя от тебя другого и не ждешь.

– Ты уволена, Тыква, – глядя мне прямо в глаза, без тени смущения говорит Лукин.

Я замираю, все еще сжимая пакет со сливками.

– Чего?! Ты головой ударился? Эй, может, тебе не рассказали, балде необразованной, но Земля вращается вокруг Солнца, а не вокруг тебя. Ты не можешь меня уволить. Но помечтать, так и быть, разрешаю.

– Вообще-то могу. И ты уволена.

– Что у вас здесь происходит?

Конечно, громкий разговор привлек внимание хозяйки, но я даже рада ее появлению. Сейчас Лукину поправят корону, объяснят, что никого увольнять не собираются, и с чувством морального удовлетворения я продолжу убираться за стойкой.

Но Андрей, к моему удивлению, отставляет стаканчик в сторону и наклоняется, чтобы обнять Марию Январовну.

– Андрюша, приехал! А чего не позвонил? Я бы встретила!

– Да зачем? Есть же такси. Быстрее и проще.

– Голодный? Подожди десять минут, я сумку возьму, поедем домой. Алечка закроет кофейню, да, Аль?

– Кажется, нет… – тихо бормочу я. – Алю только что уволили.

Хозяйка недоуменно смотрит на парня, затем на меня.

– Не поняла. Что значит уволили? Андрюш, ты чего? Алька хорошая. Что, кофе не понравился? Да она устала просто, она с обеда на ногах! Аль, что случилось?

Я словно не слышу и неотрывно смотрю на Лукина.

– Ты что…

– Здесь хозяин. Удивлена? Ну, давай, извиняйся. Посмотрим, насколько сильно тебе хочется сохранить работу.

– Андрей! – возмущенно трясет головой Мария Январовна, но я уже резкими рваными движениями снимаю фартук, бросаю его на стойку и окидываю Лукина холодным презрительным взглядом.

– Фильтр-пакеты закончились, – говорю я. – Не забудь купить, а то тебе напишут плохой отзыв.

И с этими словами ухожу. Мне хочется, как в кино, красиво хлопнуть входной дверью и унестись по заснеженной улице прочь, но реальность редко похожа на фильмы. В подсобке моя сменная обувь и одежда, в кедах в ноябре не побегаешь.

Даже если очень хочется как можно скорее оказаться подальше от кошмара наяву.

– Раз-два-три, елочка, гори!

Сегодня я безоговорочно счастлива. На мне нарядное белое платье в пол, бабушка корпела над ним целый месяц. Оно по-настоящему роскошное: подол оторочен серебристой мишурой, а воротник точь- в-точь как у Снежной королевы. Вокруг все сверкает, и в воздухе витает запах мандарин.

А дома уже стоит елка, и, если мне повезет, бабушка разрешит нарядить ее перед сном. Тогда я буду засыпать, любуясь огнями старой советской гирлянды, еще из бабушкиной молодости. И мечтать, что однажды у меня будет огромный дом и елка в нем – как в кино. Пушистая, высоченная, с блестящими игрушками и огоньками. Не такая, как в школе, щедро украшенная поделками, хотя и эта сейчас хороша.

Прошлый Новый год я не запомнила, уж очень грустный он получился. И в этом бабушка расстаралась. Сейчас я чувствую себя принцессой, ловлю завистливые взгляды одноклассниц и с нетерпением жду главного события праздника – подарков.

И вот Дед Мороз под детские аплодисменты выходит из подсобки и нарочито громко смеется, приветствуя пятиклассников. Я с интересом оглядываюсь, размышляя, узнали ли они в широкоплечей фигуре Влад Сеича – физрука.

Я-то давно знаю, что никакого Дед Мороза нет, а подарки под елку кладут родные, но разве такая незначительная мелочь может испортить лучший праздник на свете?

– Ну, кто расскажет дедушке стишок? В моем мешке мно-о-ого подарков. Ну же, ребята, не стесняйтесь, я проделал долгий путь с самого севера!

Кто-то толкает меня в спину и издевательски шепчет:

– Иди, тыква мороженая!

Лукин. Я мысленно закатываю глаза. До последнего надеялась, что он не придет. Его лучший друг говорил, Лукин болеет.

Я никогда не отличалась смелостью, но сейчас на меня смотрит весь класс, и ничего не остается, как сделать неуверенный шаг к елке.

Раздается оглушительный треск.

Я с ужасом смотрю на порванное платье, безобразный грязный след ботинка на белоснежной ткани. А потом слышу оглушительный смех: весь класс веселит неприлично оторвавшийся подол.

Мне хочется зарыдать, но вместо этого я сжимаю кулаки и двигаюсь