Я работаю по смежной специальности – феей светофоров, – каждый день курирую приливы и отливы машин, движение городских потоков. Работаю я на оживленной улице, уже тридцать два года наблюдаю течение жизни. Командировок не бывает, так что дочь росла у меня на глазах, а теперь вот помогаю ей с внуком. Моря, конечно, не хватает, но скоро мою улицу преобразуют в хайвэй, мой светофор демонтируют, а сама я буду наслаждаться ранней пенсией: я и в отпуске-то сто лет не была. Первым делом, конечно, отправлюсь на море, скину сандалии и пойду босиком по песку. А потом появится любимая подруга студенческой поры, незаметно взмахнет палочкой, я без стеснения сброшу одежду, и море примет меня в свои объятия.

Однажды нам станет легче

Поэту нельзя без терзаний

Прости, что так долго не звонила, – говорит Настя, – а теперь беспокою просьбой. Я по поводу брата. Ты же знаешь, Леня – поэт… Талантливейший поэт… Ты наверняка читала его стихи.

Те же самые слова она уже произносила семь лет назад, когда ее брат с женой Ниной и детьми перебрался в Торонто: «Леня – поэт. Талантливейший поэт. Он будет здесь преподавать в университете». Мы тогда позвали их в гости. Он порывался читать за столом. Стихи были на любителя, и жена, судя по всему, таковым не являлась. Она старалась не подавать виду, но видно было, что ей мучительно неловко. Нина была грустная, немногословная. В Москве она работала бухгалтером. Про себя говорила неохотно. Они казались настолько разными, что я удивлялась, где они могли познакомиться, но спросить не решилась. Помню, у них тогда еще не было машины. Мы ездили с ними за мебелью, пару раз гуляли вместе, а потом потеряли их из виду. В последний год я встречала Нину в футбольном клубе, где занимается наш сын. Поговорить толком не удавалось. Я знала только, что они купили дом неподалеку от нас, и что она одна после работы развозит детей по кружкам, потому что Леня не водит. Настя, сестра Лени, ближайшая подруга студенческих лет, звонила и писала редко, и я всегда радовалась ее мейлам и звонкам.

– Ты знаешь, он преподает здесь в университете… – продолжала Настя. – А жена у него бухгалтер. Это непросто, ты понимаешь, когда у поэта жена бухгалтер. Все на нем – быт, дети. Старший ребенок, кстати, ему не родной – это ее сын от первого брака, но Леня его растит как своего, уже четырнадцать лет. А маленький очень способный, в Леню. И они всегда при отце, потому что мать занята чем-то своим.

– Я на футболе встречаю Нину…

– Это единственное, что ей приходится делать, потому что Леня не водит. Он поэт-экологист. Водить он принципиально не будет. Поселиться им пришлось за городом, потому что там природа – в городе ему не пишется, – а с общественным транспортом за городом плохо, поэтому возить детей на футбол приходится ей, а все остальное на нем.

– Футбол три раза в неделю, и еще турниры в выходные.

– Дослушай, прошу тебя, и сама решишь, стоит ли ее защищать.

С Настиных слов выходило, что брат постоянно находился при детях, а невестка проводила время по своему усмотрению, и вот теперь он случайно узнал, что у жены кто-то есть, и не может больше оставаться с ней под одной крышей. Нельзя ли ему до конца месяца пожить у нас в подвале, пока он не подыщет себе что-то более подходящее?

Известие о том, что в нашем доме появится малознакомый жилец, у моих домашних восторга не вызвало. «Бесплатно? До конца месяца? – удивился сын. – Сегодня четвертое число!» «Он будет постоянно там торчать?» – возмутилась дочь, имевшая, очевидно, свои виды на подвал. «Я не понимаю, – негодовал муж, – кто такая эта Настя, и почему ты не могла ей просто отказать? Почему ты позволяешь посторонним людям собой манипулировать?» Ну как он не понимает, что Настя была моей подругой и конфиденткой на протяжении пяти лет. Именно ей я однажды утром рассказала, что сошла с ума: познакомилась накануне в метро с молодым человеком и прямо там, в вагоне, дала ему свой телефон. А Настя на это возразила, что великая любовь поджидает нас порой в самых неожиданных местах. И она ведь оказалась права – полгода спустя мы с молодым человеком из метро поженились, и теперь у нас шестнадцатилетняя дочь и двенадцатилетний сын. Если бы не ее слова, я бы, возможно, не стала отвечать на его звонок и вся моя жизнь сложилась бы иначе. Один этот миг сделал ее вершительницей моей судьбы. Разумеется, Насте я теперь ни в чем не могу отказать.

В тот же вечер поэт с рюкзаком за плечами возник на пороге нашего дома. Держался он просто и с достоинством и вел себя не как жилец, а как родственник, приехавший погостить на каникулы: без приглашения присоединялся к семейным ужинам и разговорам и даже сам пытался готовить, разводя при этом на кухне невообразимую грязь. В первое же утро я предложила подбросить его до работы, но он ответил, что сегодня у него занятий нет. Впоследствии поэт сообщил, что в этом семестре он не преподает, а занимается исследовательскими изысканиями. Пока мы с мужем были на работе, а дети – в школе, наш жилец курил в саду, развалившись в любимом кресле мужа. Потом он деликатно спускался в подвал, чтобы вновь появиться к ужину. С нашими детьми он был ласков, предлагал сыну пива, отговаривал дочь от поступления в университет, призывая искать свой путь. Мой муж прозвал его ондатром. Два раза в неделю поэт отправлялся на встречу со своими детьми, и в эти вечера все мы вздыхали спокойно. По ночам он писал. Я погуглила его (странно, что это не пришло мне в голову раньше) и обнаружила, что он выпустил один-единственный сборник, пятнадцать лет тому назад.

Прошло три недели. Никаких попыток подыскать новое место наш жилец не предпринимал. Настя больше не звонила, на мои мейлы отвечала неопределенно. Раздражение домашних возрастало с каждым днем. «Ты должна с ним говорить!» – кипел муж. «Вот сам с ним и поговори», – предлагала я. «Можно подумать, что это я его сюда поселил! Тебе он не мешает.

А о нас ты подумала?» Муж был не прав. Свалившийся на голову жилец, в первую очередь, мешал именно мне. Он вечно путался под ногами, декламировал свои стихи, хватал котлеты со сковородки, стирал в общей машине свои походные ботинки, грузил детей своей экологией. Просьбы не хватать котлеты и не стирать ботинки воспринимал без обиды,