Мин Бенгу с отсутствующим выражением лица поглядел на рыбный бульон, а затем почесал голову.

«Может ли быть так, что главное условие становления пробужденным – это воинственная натура, обожающая драки?»

Эй, да быть не может.

Мин Бенгу снова усмехнулся про себя, будто в этом было что-то смешное, а затем допил остатки супа.

* * *

Чину стремительно прибыл в больницу.

«Она точно… в палате 305».

Чину, который с самого начала не собирался проходить через главный вход, сидя верхом на Кайселе, отыскал окно больничной палаты, где лежала мать.

«Рука Властителя».

Занавеска на окне плавно шевельнулась. Его мама мирно спала на кровати. Ничего не изменилось с его последнего визита.

Чину снова использовал «Руку Властителя», чтобы открыть окно и тихонько пробраться в больничную палату. Кайсель уже стал тенью Чину и исчез.

Парень встал рядом с кроватью. Вот и настал момент, когда он узнает результат. Его сердце заколотилось.

«Если что-то пойдет не так, пути назад не будет».

Его мать долгое время была без сознания. Возможно, ему вообще не удастся напоить ее Святой водой жизни, а даже если все получится, нет никакой гарантии, что она поправится.

«Но…»

За это время Чину видел множество чудес, сотворенных Системой. Истории, в которые он бы не поверил, если бы услышал их от кого-то другого. Да ведь он сам является лучшим доказательством!

«Раньше у меня был E-ранг, но я зашел очень далеко».

Все благодаря силе Системы.

Чину, молча смотревший на свои руки, поднял голову.

Его мать лежала прямо перед ним. Казалось, она могла проснуться в любой момент, стоит ему только позвать ее.

Чину вызвал из инвентаря Святую воду жизни.

Ши-и-их.

В его руке оказалась бутылочка. На всякий случай, боясь что-то упустить, Чину снова и снова перечитывал информацию о предмете. И вот, повторив ее уже множество раз и почти полностью выучив объяснение, он наконец набрался смелости открыть бутылек.

Чпок.

Его руки, с которыми все было в порядке даже тогда, когда он рисковал жизнью, сражаясь с королем демонов, сейчас дрожали.

Чину глубоко вздохнул, чтобы набраться решимости.

«Если я допущу ошибку, мама пострадает».

Когда он уверился в том, что ни за что нельзя ошибиться, его привычный взгляд вернулся.

И даже руки в какой-то момент перестали дрожать.

«Получилось…»

Чину спокойно подложил левую руку под голову матери, а затем поднес горлышко бутылки к ее губам.

Святая вода жизни текла между приоткрытыми губами женщины.

Чину не спеша и очень осторожно влил ей в рот небольшое количество жидкости.

«Эта рана…»

Внезапно ему в глаза бросились следы от ожога, видневшиеся по обе стороны шеи матери. Сзади шеи эти следы соединялись.

С этого ракурса было не заметно, но Чину прекрасно знал, что вся шея сзади и даже часть затылка матери изуродованы ожогом.

«Рана, появившаяся из-за меня…»

Он всего лишь хотел помыть ей голову. Точно так же, как когда-то в детстве мама мыла волосы малышу Чину.

Однако юный Чину, который даже в бане был всего несколько раз, еще не различал температуру воды.

Буль-буль-буль.

Скри-ип.

Он наполнил банный таз такой горячей водой, что она могла бы закипеть. Чину, стараясь не расплескать горячую воду, которую набрал с таким трудом, очень осторожно подошел к маме со спины.

И вот…

Плесь.

Он вылил воду из таза.

Мать, вздрогнув, поняла, что если она увернется, то вода попадет на лицо дочери, и, чтобы Чина не пострадала, женщина так и стояла неподвижно, крепко держа дочь в объятьях, а кожа на ее спине становилась ярко-красной.

Она не издала ни звука.

Вскоре раздались крики других женщин, находившихся поблизости:

– Господи, что же делать?!

– Мама Чину!

Только тогда Чину осознал, что что-то не так, а ведь он просто хотел помочь.

Чину уже уронил таз и собирался заплакать, но тут мама крепко схватила его за плечо, а затем спросила:

– Чину, ты в порядке? Не обжегся?

Чину, который думал, что его будут сильно ругать, несмотря на юный возраст, до сих пор помнил тот день и слова, сказанные матерью.

«А я-то думал, что никому ничего не должен».

После исчезновения отца мать осталась одна и вынуждена была растить двоих детей: его и его младшую сестру.

Чину по своей натуре не любил ни давать в долг, ни сам оказываться в долгах, поэтому считал, что до конца своих дней не станет ни с кем расплачиваться. Но перед матерью его долг был невыносим.

И тогда…

Последняя капля Святой воды жизни упала в рот матери.

Кап.

Чину поставил бутылку рядом и уложил женщину обратно на подушку. Он тихо встал и, умоляя всем своим существом, ждал результата.

Бух, бух, бух!

Сердце болезненно колотилось. Он судорожно сглатывал слюну.

«…»

Однако никаких изменений не происходило.

И вот, когда с крепко сжатого кулака Чину упала капля крови…

– О-ох!

Матушка сделала глубокий вдох, как человек, который чудом выжил и не утонул, упав в воду.

!..

Глаза Чину округлились.

Побледневшее лицо матери оживало.

Здоровый вид возвращался к ней подобно тому, как черно-белая картинка наполняется цветом.

Каждая секунда казалась часом.

Сколько же времени прошло?

Его мать медленно открыла глаза. Она обвела взглядом все вокруг и остановилась на Чину.

– Кто… Чину, это ты?

Парень, чье сердце пропустило удар, кивнул. Конечно, она могла его не узнать. Прошло уже четыре года, к тому же, теперь его тело тоже стало крупнее и намного крепче.

Чину спокойно ждал и не торопил ее.

Воспоминания о прошлом, которым нужно было перескочить четырехлетний перерыв, постепенно заполнили разум матери Чину, Пак Кенхе, как вода медленно наполняет пустой сосуд.

Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, почему она лежит в больнице.

– Сколько я уже провела здесь?

– Четыре года.

Он мог сказать, что прошло четыре года и еще несколько дней, но не стал.

В этой ситуации матери требовался покой, так что он специально старался говорить и смотреть как можно спокойнее.

Пак Кенхе, кажется, удивилась, узнав, что прошло четыре года, и спросила:

– А Чина? С ней все в порядке?

Чину почувствовал, как что-то поднимается из глубины его души.

Она точно что очнулась после четырех лет скитаний на границе между жизнью и смертью и в первую очередь спросила о дочери!

Чину казалось, что, если он не закусит губу, у него из глаз хлынут слезы.

«Сейчас ведь не время беспокоиться о ней».

Именно это он хотел сказать, но все же