Элоиза думала, что я еще сплю. Пусть будет так. До поры до времени. Пока я не пойму, как все исправить.

О чем я, черт возьми, только думал?

Я женился на Элоизе. Женился.

Это слово уже несколько часов вертится у меня в голове. Несколько часов, которые я должен был провести во сне.

Вот только прошлой ночью я спал не более нескольких минут за раз. Каждый раз, когда я засыпал, Элоиза прижималась к моему боку или прижималась к моей спине. Большую часть ночи я провел, оттесняя её к противоположному краю кровати. Но каждый раз, когда я отодвигался, она следовала за мной.

Любительница обниматься. Конечно, я женился на женщине, которая любит обниматься.

Я ненавидел обниматься.

Блять. Блять. Блять.

Моя голова раскалывалась от каждого беззвучного проклятия. Из всех глупых решений, которые я принимал в жизни, вчерашнее было, безусловно, наитупейшее.

Элоиза снова прошла в ванную и закрылась там, прежде чем включить свет.

Когда я открыл глаза, из-под двери показался свет. Кран включился, и я поерзал, зарываясь лицом в подушку, и издала стон.

Могло ли это быть еще большей катастрофой?

Прошлой ночью я около часа размышлял о том, как бы улизнуть, пока она спит, чтобы оттянуть неизбежный неловкий разговор о распутывании этого бардака. Но все уже было кончено. Это была не какая-то случайная женщина, с которой я потрахался прошлой ночью.

Это была Элоиза.

Поэтому я остался. Я обнимался.

Проклятье. Фостер сдерет с меня шкуру живьем. Я был покойником из-за того, что женился на сестре Талии. Что, если я просто не вернусь в Монтану? Если спрячусь в Вегасе на следующее десятилетие, простит ли он меня?

Соблазнительный план. Чертовски соблазнительный.

Совсем как Элоиза.

В ванной выключился свет. Я закрыл глаза, снова притворяясь спящим, как гребанный трус. Дверь открылась почти бесшумно, лишь слегка скрипнула петля. Затем ее босые ноги снова пересекли комнату.

Ещё одна молния. Еще один шорох.

Аннулирование брака. Это был ответ.

Может быть, мне повезет, и Элоиза согласится, чтобы это дерьмо осталось между нами. Никому ведь не нужно знать, что мы поженились, верно? Мы могли бы просто разобраться с этим тайком.

Вроде того, как она пытается улизнуть.

Если она хотела исчезнуть этим утром, я позволю ей. Разговор об аннулировании брака мог подождать, пока я не вернусь в Монтану.

На заднем плане доносился шум транспорта и городской суеты. Приглушенный свет проникал в окна. Слишком занятые раздеванием друг друга, мы забыли закрыть жалюзи, когда зашли в комнату прошлой ночью.

Мы трахались. Жестко. Без презерватива. Мой член зашевелился под простынями. Я уже давно не обходился без презерватива, но когда Элоиза сказала мне, что принимает противозачаточные, и прошло некоторое время, ну… Я нарушил своё собственное правило предохранения. Для меня это тоже было в новинку.

Элоиза ответила на мою страсть своей собственной. В этом не было ничего мягкого или нежного. Мы вцепились друг в друга, грубо и необузданно. Это был лучший секс за… ну… ахренеть какое долгое время.

Почему я не мог просто трахнуть её? Зачем я повел ее в эту гребаную часовню?

Слишком далеко. Я зашел слишком далеко.

Она ведь не захочет оставаться замужем, правда? Элоиза должна была знать, что это несерьезно. Что это была пьяная ошибка.

Она снова задвигалась, и даже с закрытыми глазами я почувствовал, как она приблизилась. Ее ноги, едва слышно ступая по ковру гостиничного номера, остановились рядом с кроватью. Воздух изменился, когда Элоиза присела на корточки.

Я открыл глаза.

И увидела синеву.

Синеву, от которой замирает сердце. Изысканную синеву.

Ее взгляд был цвета сапфиров. Кобальт рассвета. Лазурь самого жаркого пламени.

Я потерялся в этой синеве прошлой ночью. Сначала у фонтана Белладжио. Потом в этой самой постели.

Мы смотрели друг на друга, и тяжесть содеянного осела между нами, как тонна кирпичей.

На красивом лице Элоизы было написано сожаление. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут раздался стук в дверь. Она дернулась, едва не упав на задницу.

Я протянул руку и схватил её, чтобы удержать в вертикальном положении.

Взгляд Элоизы остановился на моей руке. Ее пальцы сжались на мгновение, затем она стряхнула мою руку с себя. Она подняла палец и прижала его к своим губам.

Шшш.

Значит, она действительно хотела сохранить меня в секрете.

Почему это так обжигало? Разве это не то, чего я хотел, в чем нуждался?

— Ты уже готова идти? — позвала Лайла из-за закрытой двери.

— Сейчас, — ответила Элоиза, но не сделала ни шагу к двери. Она еще долго стояла рядом со мной, словно пытаясь сообразить, что сказать.

Нас таких было двое.

— Мы опоздаем, — сказала Лайла.

Плечи Элоизы опустились.

— Секунду.

Затем она грустно улыбнулась мне и пробормотала: — Мне очень жаль.

Как будто это была её вина.

Почему она должна извиняться? Это была моя идея. Это я вызвал нам такси. Это я направил водителя к часовне и бросился внутрь, как раз перед полуночью, и попросил разрешение на брак.

Я.

Вся эта, блять, катастрофа была моих рук дело.

А все потому, что Элоиза рассказала мне историю о том, как она рисовала лошадь.

Черт бы ее побрал. Не ей следовало извиняться. Но прежде, чем я успел сказать хоть слово, она исчезла, бросившись в угол комнаты.

Она натянула пару кроссовок, затем подняла чемодан, который она упаковала, и протянула ручку. Её резкий щелчок был похож на удар по грудной клетке.

Я переместился, лег на спину и быстро натянул одеяло до подбородка, надеясь спрятаться от Лайлы. Затем уставился в потолок, наблюдая, как смещаются тени, когда Элоиза приоткрыла дверь настолько, чтобы выскользнуть наружу.

— Готова.

Попытка Элоизы взбодриться вышла вынужденной. Слишком яркой и слишком громкой.

— Почему ты кричишь? — поворчала Лайла. — У меня похмелье. А у тебя?

— Эээм, ага. Идем.

Колеса их багажа затихли, когда их протащили через общую комнату люкса. Затем наружная дверь захлопнулась, оставив меня в одиночестве.

Фостер снял этот номер для Элоизы и Лайлы. Он позаботился о том, чтобы Талии не пришлось сидеть одной во время вчерашнего боя. Он рассказал мне все об этом сюрпризе для Талии. Ни разу, пока он объяснял мне логистику, я не подумал, что буду спать в комнате, которую он для них зарезервировал.

— Сукин сын, — я перевернулся на живот, зарываясь носом в простыни.

Духи Элоизы впитались в хлопок. Ваниль с землистой глубиной. Цветочный, но пряный,