– Так, Белошейкин и Трегубов, хватит точить лясы. Иван, ты взял показания у девочки?

Трегубов, не заметивший возвращения Столбова и по обыкновению коротавший ожидание с писарем, умевшим писать и одновременно поддерживать беседу, подскочил от неожиданности на стуле.

– Да, – отрапортовал он приставу, – только толку никакого.

– Что узнал? Коротко, нет времени читать.

– Ничего не знает. Напугана. Взяли её на работу пару дней назад. Второй раз всего пришла убраться, а тут такое.

– Кто убитые женщины, она сказала?

– Да, Петровы. Они сёстры: Серафима и Олимпиада.

– Серафима и Олимпиада, – хмыкнул пристав. – Ну, имена – уже кое-что. Чем занимались?

– Она не знает, говорит только, что очень набожные были.

– Это мы сами видели давеча – иконы, свечи, и даже крест.

– Илья Петрович! – в комнату, тяжело дыша, забежал высокий, худой и костлявый молодой мужчина.

– Филимонов, в чём дело, что случилось? – спросил Столбов молодого аптекаря, который подрабатывал вскрытиями для полиции.

– Эти две женщины, которых вчера привезли, – ответил он, переводя дыхание.

– Что с ними?

– Это же ужас какой!

3.

Столбов пригласил Филимонова и Трегубова к себе в кабинет. Иван захватил себе табуретку, поскольку аптекарь в качестве гостя занял единственный свободный стул.

– Трегубов, прикрой за собой дверь, нечего пока всем слышать про убийство, – попросил урядника пристав.

– Ну, не томи, что там у нас? – спросил Столбов сидящего напротив Филимонова.

Аптекарь, собираясь с мыслями, взъерошил рукой на голове копну жестких, тёмных, торчащих в разные стороны волос.

– Женщины то покалеченные оказались, Илья Петрович, – начал он.

– Что значит «покалеченные»? – не понял пристав. – Мы же были на месте преступления, ноги – руки у всех, вроде, на месте были. Или что-то произошло за ночь, чего я не знаю?

– Ноги и руки то на месте, а вот груди и… – Филимонов бросил быстрый взгляд на внимательно смотревшего Трегубова и сглотнул комок в горле, прежде чем продолжить, – грудь и другие женские органы отрезаны.

– Как так? – поразился Иван, уставившись на Филимонова. – Что за ужасы? Их что, пытали?!

– Нет, – ответил аптекарь. – Это было давно, на месте ран – зажившие ожоги. Раны прижигали.

– Скопцы, – медленно произнёс Столбов, уставившись в пространство. – Вот дела! У нас в Туле скопцы!

– Но разве скопцы – это не мужчины? – с недоумением спросил пристава Филимонов.

– Как видишь, нет, не только мужчины.

– Кто такие скопцы? – прервал своим вопросом диалог собеседников Иван.

Филимонов и Столбов одновременно посмотрели на Трегубова, как на блаженного.

– Я знаю значение этого слова, – смутился молодой урядник. – Но почему они во множественном числе, и как женщины могут быть скопцами? Илья Петрович, объясните, пожалуйста.

– Ваня, – тяжело вздохнул пристав, – скопцы – это секта. Вместо Господа нашего, – Столбов перекрестился, – поклоняются антихристу своему, Селиванову, который первым придумал отрезать самому себе своё, гм, хозяйство. Ты про хлыстов то слыхал, небось?

– Конечно, слышал, в губернии община есть.

– Вот теперь, судя по всему, есть и община скопцов. Только, если хлысты погрязли в распущенности и разврате, то скопцы, или как они себя называют «обеленные», или «голуби», наоборот, отвергают плотские утехи и саму плоть. Режут её себе и друг другу почём зря.

– И женщинам? – поразился Иван.

– Как видишь, и женщинам тоже.

– Но, если так, – глубокомысленно отметил урядник, – получается, чтобы иметь общину, им нужно вербовать туда всегда новых членов, поскольку сами они не могут иметь детей, как те же хлысты, например.

– Они и вербуют, Ваня, – мрачно подтвердил догадку урядника пристав. – Они и вербуют, и мы теперь получили эту проблему в нашем городе.

– Однако, осмелюсь заметить, что женщины не теряют детородной функции, при этой, хм, так сказать, операции, – заметил аптекарь.

– Постойте, – продолжал удивляться Иван, – я понимаю, что в мире полно сумасшедших, но кто же захочет, нет, кто позволит совершить такое с собой?!

– Есть такие, и, насколько я знаю, их немало, – сказал пристав.

– Но как?

– Как? Кого обманом, кого подкупом. Подпоили, пообещали… сделали. А назад то пути уже нет.

– Господи! – побледнел Иван.

– Вот-вот, ты сам говоришь: «сумасшедших много», а потом эти новообращенные уже сами ищут новых. Так они и распространяются.

Трегубов, Столбов и Филимонов погрузились в тягостное молчание, которое через минуту нарушил пристав.

– А что по поводу самого убийства скажешь?

– Ничего необычного, – пожал тощими плечами аптекарь. – Орудие убийства – нож. Раны многочисленны. Они и потеря крови – и есть причина смерти. Думаю, что это они не сами себя. Самоубийство и убийство друг друга исключены. По крайней мере, в спину себя трудно пырнуть несколько раз, тем более, оставить там нож.

– Убийца мужчина? – спросил пристав.

– С большой вероятностью. Так вогнать нож в лопаточную кость – нужна сила, – согласился Филимонов, – хотя, если женщину разозлить, то она тоже на многое способна. Но, думаю, что всё же это сделал мужчина. Преднамеренно и жестоко.

– Почему?

– Достаточно было бы пару раз, а тут столько ран! Ну и убить двоих, тем более, когда, как мне сказали, одна жертва пыталась уползти, – аптекарь снова пожал плечами.

– Что ещё?

– Когда они ко мне попали, трупы уже окоченели, значит, убиты достаточно давно – день или два. Ах да, нож вот я принёс, самодельный.

– Да, мы уже знаем. Если это всё, то спасибо.

– Всё, – снова пожал плечами Филимонов. – Могу идти?

– Да. Пришли только отчёт, не забудь, как в прошлый раз.

– Хорошо, – поморщившись, ответил Филимонов, попрощался и ушёл.

– Что думаешь? – Столбов повернулся к Трегубову.

– Убийца из низших слоев общества, – сказал Иван. – Думаю, купить нормальный нож себе многие могут позволить, а с этим, – Трегубов кивнул в сторону ножа, который вертел в руках пристав, – идти на запланированное убийство… Не знаю…

– Оно, может быть, было и не запланировано. Безжалостно исполнено, это да. Возможно, убийца решился на это уже в доме, по обстоятельствам. Тем более, похоже, что жертвы его знали.

– Не могли ли они быть сподвижниками? – предположил Иван. – Женщины что-то нарушили из обычаев общины или хотели что-то рассказать о членовредительстве, например.

– Или кто из мести их жизни лишил, – продолжил пристав. – Вариантов много, но, конечно, здесь, в первую очередь, напрашиваются версии, связанные с деятельностью их секты.

– Что за люди! – осуждающе покачал головой Иван.

– Люди как люди, – вздохнув, ответил пристав, – поначалу все же одинаковые. В каждом есть и плохое, и хорошее. Главное, что из этого ты растишь внутри себя, а затем выпускаешь наружу. Взять этих сестёр: мы же не знаем, кто они. Может, они склоняли людей к вступлению в секту, а, может, и наоборот – сами жертвы