назад, когда стали возникать первые небольшие города, общее количество людей на Земле было все еще незначительно, но увеличивалось нарастающими темпами. К нулевому году оно насчитывало, вероятно, около 10 млн человек – хватило бы на средний город в нынешнем Китае. При этом, однако, человеческая популяция продолжала расти все стремительнее.

Между нулевым годом и сегодняшним днем показатели демографического роста возросли во много раз: численность обитателей Земли достигла 8 млрд. Такой прирост назвали «великой эскалацией» или «великим ускорением». Соответственно, приумножение человеческой массы влекло все больше последствий, и они распространялись по планете с каждым годом все быстрее{5}.

Прирост того типа, который отличал человеческую популяцию в эпоху «великого ускорения», можно наблюдать на лабораторных бактериях и дрожжах. Если предоставить нескольким колониям в чашке Петри вдоволь пищи, то вначале они будут расти медленно, но затем все быстрее и быстрее, пока пища не закончится, а лабораторный сосуд не наполнится пузырящейся жизнью. Мы – пузырящаяся жизнь в планетарной чашке Петри: это подметил еще в 1778 году французский натуралист Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон, который писал: «Весь лик Земли несет отметины человеческой мощи»{6}.

В ходе «великого ускорения» доля биомассы Земли, потребляемой людьми, нарастала по экспоненте. На сегодняшний день люди потребляют более половины всего зеленого прироста на планете, то есть первичной продукции суши. По некоторым оценкам, 32 % наземной биомассы позвоночных, обитающих на Земле, приходится на плоть человеческих тел, домашние животные составляют еще 65 % и лишь 3 % остается на долю остальных позвоночных существ – а их десятки тысяч видов. В свете этого неудивительно, что темпы вымирания последних увеличились более чем в сто раз – а возможно, и намного больше. Любое изменение человеческого воздействия на мир живого за последние 12 000 лет выражается линией, круто уходящей вверх, часто экспоненциально. Возьмем загрязнение, производимое человеческими сообществами: выбросы метана возросли на 150 %, оксида азота – на 63 %, а эмиссия углекислого газа, удвоившись, вышла на уровень, наблюдавшийся на нашей планете 3 млн лет назад. Те же тенденции характеризуют применение пестицидов, фунгицидов и гербицидов. Причем все подобные воздействия расширяются и ускоряются по мере наращивания численности человечества, его потребностей и стремлений.

В какой-то трудноуловимый момент «великого ускорения» действия людей запустили новую геологическую эпоху – антропоцен. Это произошло крайне быстро: в сопоставлении с долгой историей жизни на Земле рост численности людей оказался молниеносным. Катастрофа. Взрыв. Гриб, стремительно поднявшийся над влажной почвой, где мы появились на свет. Когда мы занимаемся последствиями этого взлета, приходится, как и при изучении последствий крупной аварии, собирать картинку по кусочкам. Возможно, надеемся мы, если фрагментов и деталей будет достаточно, то станет понятен смысл картины в целом. Это предположение выглядит вполне логичным – до такой степени, что оно сделалось базовым подходом в научных исследованиях. Фрагменты, которые собирают биологи, – это виды. Они изучают виды, составляя схемы, характеризующие их строение и потребности. Но у такого подхода есть недостаток: нам не хватает осознания собственного места в выстраиваемой картине.

Почти все виды, которые мы изучаем, желая понять мир, весьма необычны. Они не иллюстрируют ни реальностей живого мира в целом, ни того сегмента живого, который влияет на наше собственное благополучие. Наша ошибка элементарна. Мы склонны считать, что живой мир похож на нас и достаточно хорошо изучен. Но оба эти допущения ложны: за ними стоят законоподобные ошибки, с которыми мы подходим к осмыслению мира. Давайте рассмотрим эти ошибки, ибо мы не сумеем понять естественную историю будущего, не осознавая огромного разрыва между нашим восприятием биологического мира и его намного более увлекательной действительностью.

Первой такой ошибкой выступает антропоцентризм. Он так глубоко въелся в наше чувственное и психическое восприятие, что вполне может называться законом. Закон антропоцентризма коренится в самой нашей биологии. Каждый вид животных воспринимает мир через призму собственных чувств; если бы, скажем, наукой занимались собаки, то мне пришлось бы рассуждать о проблемах каниноцентризма. Но в этом смысле человек вот в чем уникален: ошибка восприятия влияет не только на то, как каждый из нас воспринимает живой мир вокруг, но и на научную систему, которую мы выстроили для инвентаризации этого мира. Правила, по которым функционирует сегодня система инвентаризации, были заданы шведским естествоиспытателем Карлом Линнеем. Он и задал ей антропоцентрический импульс, инерционность и своеобразную географическую пристрастность.

Линней родился в 1707 году в деревне Росхульт, расположенной в 150 километрах к северу от города Мальмё в Южной Швеции. Климат в Росхульте примерно такой же, как в датском Копенгагене. Лето там одно из самых холодных в мире, а зима мрачна и облачна до такой степени, что, когда вдруг выглядывает солнце, люди, словно подсолнухи, поворачивают к нему лица. Они даже указывают на него пальцами: вот, мол, оно! В Росхульте Линней заинтересовался природой, а в окрестностях шведской Уппсалы, находящейся еще севернее, взялся за ее изучение.

Рис. 1.1. Рост численности людей за последние 12 000 лет. Считается, что ранее, то есть до 10 000 года до н. э., численность всего человечества никогда не превышала 100 000: такая цифра на данном графике не отразилась бы.

Изображение: Лорен Николс

Несмотря на свои немалые размеры, Швеция – одна из самых биологически однообразных стран в мире. Но Линнею биологическая бедность его родины казалась нормой. Из родной страны он выезжал только в Нидерланды, на север Франции, на север Германии и в Англию. Эти регионы расположены несколько южнее Швеции, но с биологической точки зрения в целом довольно похожи на нее. В представлении Линнея, весь земной ландшафт если и не был полностью шведским, то очень его напоминал. Это холод и дождь, кругом олени, комары и кусачие мухи, а также дубы, буки, осины, ивы и березы. Весной распускаются нежные цветы, в конце лета созревают ягоды, а дождливой осенью из земли вылезают грибы – как раз к трапезе.

До 1700-х годов в разных странах и культурах ученые пользовались различными способами именовать все живое. Линней унифицировал накопившиеся знания и приступил к внедрению единой системы – общего научного языка, в котором каждому виду давалось родовое и видовое имя на латыни. Например, люди должны были называться Homo (наш род) sapiens (наш вид). Затем он занялся изучением видов, которые были под рукой. В ходе этого ученый одаривал их, словно благословляя, новыми – линнеевскими – именами.

Рис. 1.2. Количество видов сосудистых растений в 103 странах. Отметим, что по разнообразию растений Швеция – одна из самых биологически однообразных стран. К примеру, в Колумбии, которая больше Швеции всего вдвое, видов растений примерно в 20 раз больше. Тот же паттерн проявляет себя и в разнообразии птиц, млекопитающих и иных растений

Линней взялся за эту работу в родной Швеции, поэтому первые переименованные виды оказались шведскими и, шире, североевропейскими. Таким образом, западная научная традиция именования всего живого с самого начала имела шведский «акцент». Даже сегодня чем дальше вы от Швеции, тем больше шансов обнаружить неизвестный науке вид. Но тяготение к родной природе было не единственным, что отличало Линнея. Он также, что вполне понятно, оставался человеком – иначе и быть не могло. А потому был склонен изучать те виды, которые привлекали его человеческое внимание. Ученый любил растения, питая особый интерес к их репродуктивным системам. Впрочем, он изучал и животных. В их царстве наибольшим его вниманием пользовались позвоночные, а среди позвоночных Линней выделял млекопитающих. Впрочем, мелкие виды млекопитающих, например бесчисленных мышей, он не замечал, предпочитая им виды более крупные. В целом же его интересовали либо виды, приятные глазу и обращающие на себя внимание его самого и его коллег, например цветущие растения, либо виды, более или менее сопоставимые с людьми по размерам и поведению, что облегчало работу по их изучению и описанию. Иначе говоря, предложенная Линнеем фокусировка была евроцентричной и антропоцентричной. Ученые, которых Линней лично обучал и скромно называл своими апостолами, в основном переняли его предубеждения – как и почти все иные