она была, вставляет капельницу ей в руку и открывает пакет с чем-то, похожим на кровь. Однако это не так. Кровь — мой бизнес, причина, по которой могу продолжать жить после смерти, поэтому я узнаю это, когда вижу.

Я потираю грудь, где размеренно бьется мое сердце. Как будто весь мир сотрясается в устойчивом ритме, но только я могу это чувствовать. Я жив. Но нет. Раньше было совершенно ясно, что я мертв. Ничто теплое никогда не наполняло мое тело с тех пор, как я проснулся вампиром. С тех пор как я изменился, в моих ушах больше не шумело биение крови.

Но теперь я другой. Не живой. Но и не мертвый. Другой. И причина — женщина на диване с бледной кожей и убийственными намерениями.

Проводя языком по клыку, смотрю, как мужчина, которого я хочу убить, заканчивает ставить ей капельницу, а затем возвращается к своему компьютеру. Я замечаю окно с другой стороны, которое ближе к девушке, и несусь к нему по крыше. Я не умею летать. Я никогда не встречал вампира, который мог бы это сделать. Но я могу двигаться невероятно быстро, и моя ловкость даже лучше, чем у кошки, которая сидит рядом с девушкой на диване и наблюдает за мной подозрительным взглядом. Баффи, кажется, так ее звали.

Я лучше разглядел девушку, и мое сердце, кажется, забилось еще сильнее. Настолько, что я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, не разваливается ли мир на части, не превращаются ли здания поблизости в пыль, когда мир трясется и трясется, бьется, бьется, бьется.

Но нет. Мир остался прежним. Изменился я.

Мой взгляд возвращается к девушке. Все из-за нее. Что это за волшебство? Я качаю головой и устраиваюсь поудобнее, насколько могу, прислонившись к высокому окну, покрытому грязью и десятилетиями скопившейся дождевой водой.

Я наблюдаю за ней. В течение нескольких часов. Часы за часами, пока она дремлет, а мужчина стучит по своему компьютеру и варит кофе чашкой за чашкой. Даже кошка спит, положив голову на колени своей хозяйки. И все же этот человек работает. Очень жаль, что мне придется убить его. Он кажется довольно трудолюбивым. Но он прикоснулся к ней. Он прикоснулся к девушке, и, вероятно, думает, что она принадлежит ему, и за это я не могу его простить. Она моя, и только я могу касаться ее.

Еще через час он, наконец, встает и потягивается, затем подходит к ней и вынимает капельницу и пустой пакетик из-под не-крови. Нежными руками, которые мне хочется оторвать, он укладывает ее и накрывает одеялом.

Я хочу пойти туда и оттащить его, вырвать внутренности, а затем предложить их ей в качестве подарка. Но я не могу. Никто не приглашал меня войти.

Он заканчивает укладывать ее, затем широкими шагами направляется в одну из спален. Я крадусь по верхнему краю крыши, пока не рассматриваю его получше. Он забирается в постель, затем хватает фотографию мужчины со своего прикроватного столика и нежно целует ее, прежде чем вернуть обратно.

Ой.

Все понятно. Полагаю, мне все-таки не обязательно его убивать. С этим небольшим чувством удовлетворения в душе я возвращаюсь к окну, чтобы понаблюдать за девушкой. Проходит еще час, а я ничего не делаю, только рассматриваю каждую ее деталь, то, как она дышит, то, как кошка время от времени бросает на меня сердитые взгляды, прежде чем снова погрузиться в мечты о ловле грызунов или игре с игрушкой из перьев.

Девушка. Понииаю, что продолжаю думать о ней как о «девушке», или «моей девушке», или «моей, моей, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, МОЕЙ». Но у нее есть имя.

Какое? Разве он ее как-нибудь не называл? Что-то красивое, но неожиданное.

Хмм. Я вспоминаю прошлое.

Эверли. Это ее имя. Это девушка, которая принадлежит мне. Мое сердце, кажется, выплевывает ее имя снова и снова.

— Вернись ко мне, — тихо говорю я в стекло. — Возвращайся в любое время. Если ты этого не сделаешь, я приду к тебе.

Она шевелится во сне, одна ее рука просовывается под одеяло.

Мои клыки удлиняются, когда я наблюдаю за ней.

— Ты делаешь то, о чем я думаю, ты…

Ее рука начинает двигаться, и я знаю — точно так же, как знаю, что до заката осталось всего четверть часа, — что она трогает себя.

— Продолжай, — выдыхаю я. — Продолжай ради меня.

Она поворачивает ко мне лицо, теперь, когда в нее влили пакетик не-крови, цвет ее лица стал лучше. Ее глаза закрыты, но я чувствую ее, будто она чувствует на себе мой пристальный взгляд.

— Трогай как тебе нравится, Эверли. Прикоснись к себе и думай обо мне. — У меня нет над ней власти. Не отсюда. Не без ее крови во мне. Но, несмотря на это, ее рука ускоряется.

Мой член, только что проснувшийся, напрягается под джинсами. Он такой упругий, горячий и готовый быть внутри моей женщины. Я тяжело дышу, наблюдая за ней, а ее кот спрыгивает с дивана и убегает прочь.

— Еще, милая Эверли. Больше. Я хочу, чтобы ты кончила. — Я как будто чувствую, как отголоски ее удовольствия рикошетом проходят сквозь меня. Мой член требует внимания, и впервые за много лет я тянусь к себе, поглаживая ладонью свою твердую длину, наблюдая за этой очаровательной, опьяняющей, совершенной девушкой.

— Продолжай. — Я провожу рукой вверх и вниз по своему члену, посылая дрожь удовольствия по всему телу.

Она стонет. Я это слышу. Мягкий, низкий и сладкий стон.

Мой член набухает еще больше, сердце сотрясает столпы земли, когда я смотрю на нее, поглаживая себя.

— Кончи для меня, Эверли.

Ее губы поджимаются, и затем, клянусь, я слышу, как она шепчет мое имя. Затем в моих глазах вспыхивает искра удовольствия, и я кончаю, забрызгивая грязное окно, в то время как она стонет низко и протяжно, ее собственный оргазм подобен электрическому току, который проходит прямо сквозь меня.

Я жадно вдыхаю теплый утренний воздух и только тогда осознаю, что солнце встает, опаляя мои волосы и обещая мою гибель.

Глава 4

Эверли