с печами, не то что у нас — весь свет в доме только и проникает через дверь, да от очага, что прямо на полу раскладывают. Матери боле незачем было бы работать, занималась бы домом, да девок растила. Их у нас две, скоро невестами станут, лучше б им найти себе мужей побогаче. Да кто из зажиточных посмотрит на чумазых деревенщин?

— А что же твой дар, он в вашей семье из поколения в поколение передается или проявился у тебя первого?

— Вот так, как вы и говорите: я первый такой, а до того, сроду не бывало ни у матери в роду, ни у отца. Мать меня в море родила, прям на том камне заветном, подле которого щебетуньи морские детей своих родят. Старики говорят, может, потому я такой.

— У ваших женщин принято рожать в море? — удивился торговец.

— Да нет, какой там! Мать напросилась с отцом на рыбалку, он ее брать-то не хотел вовсе, а она пристала насмерть: возьми, мол, не пора еще родить. Ну а там… — Ханет неловко пожал плечами, сам не понимая, отчего вдруг разоткровенничался с чужеземцем, которого видит впервые в жизни. Должно быть, все дело было в вине, которое он пил не столь уж и часто.

— Я спросил просто, чтобы понять, может ли твой дар передаться твоим сестрам или их сыновьям. Ведь если бы было так, то и приданое им бы не понадобилось. Многие захотели бы взять в жены тех, кто может родить мага со столь полезным даром. Но раз ты первый, то дело другое…

— Верно.

— Теперь я понимаю, — кивнул Оскат. — И мне нравится твоя практичность. Думаю, я смогу тебе помочь. Знаешь, я ведь прибыл в ваши края не только торговать, но и в поисках отважных и крепких парней, вроде тебя, тех, что не прочь повидать чужие края и заработать кругленькую сумму, которой хватит их семье, а потом детям, а может и внукам. Если честно, в этом году мне до сих пор не везло, пока удача не свела нас сегодня…

Вот так Ханет и оказался среди сотни других молодых людей, собранных по всему Доминиону, и теперь ехал навстречу неведомой судьбе. Нет, поначалу ему даже нравилось путешествие, ведь он никогда не бывал на кораблях иноземцев, вовсе не похожих на те корабли, что строили у них на островах. На первый взгляд чужие суда казались большими и неповоротливыми, в них было куда больше места под палубой и — вот диво! — даже комнатки для команды. Ханету выделили одну из них, совсем узкую, но с круглым окошком, закрытым даже и не пузырем зверя или рыбы, а самым настоящим стеклом. Поначалу Ханету было странно оставаться одному ночью: дома рядом всегда спали мать и сестренки, во время лова — другие рыбаки, но через несколько дней он привык и к одиночеству, и к удобному гамаку, в котором покачивался, словно в люльке. И все же днем было проще: на корабле Оската нашлось немало занятных диковин — да взять хоть те же магические часы! Как пояснил торговец, они представляли собой мир в миниатюре, заключенный в стеклянную сферу, и показывали положение солнца или луны на небе, а также погоду. В открытом море — высоту волн или штиль. На берегу — траву и цветущие деревья весной, созревшие на полях и в садах плоды летом и осенью, а зимой — высоту сугробов. Нашлись в каюте у Оската и книги с волшебными картинками — «волшебками», на которых можно было увидеть разные страны, города и их жителей. Оскат охотно рассказывал, как весело и вольно живут люди в солнечной Лурии, омываемой теплыми южными морями, какие суровые обычаи и нравы приняты в далекой Элании — королевстве эмрисов, о таинственной и пугающей Некрополии — королевстве живых мертвецов, где поклонялись смерти и практиковали темные искусства…

Верить во все, что рассказывал торговец, Ханет не спешил, но смотрел на оживавшие под его руками изображения, кивал, не споря и не перебивая — мало ли, как оно там на картинках, да на словах, а на самом деле, может, вовсе и иначе. Глядишь, доведется когда-нибудь увидеть своими глазами и дома, сложенные не из дерева, а из камня, и высокие — аж до самого неба! — горы, и диковинно одетых людей, и зверей, которых отродясь не водилось на Налдисе. Лишь бы только боги не оставили его своей милостью в этом пути, не прогневались, что он покинул родной очаг и пустился в погоню за неведомым, прельстившись богатством! Услышит ли его там, куда он плывет, придет ли на помощь в трудную минуту Ингейр, бог моря и покровитель рыбаков, откликнется ли жена его Скадис-охотница, если он станет просить её о благополучии матери и сестер? Дотянется ли на другой конец света защитная длань тех кому он, как каждый северянин, привык вверять свою жизнь и жизни близких?.. Каждую ночь, закрывая глаза, он мечтал увидеть во сне дом с земляной крышей, поросшей за лето высокой травой и пестрыми цветами, мать, стоящую у входа во двор, смотрящую из-под руки вдаль… Но сны его были пусты, а попутный ветер уносил корабль все дальше и дальше от родных берегов.

Устав от расспросов, разговоров и собственных мыслей, Ханет подолгу простаивал у борта, подманивая к кораблю рыб. Чем ближе приближались они к континенту, тем легче ему становилось мысленным взором проникать сквозь толщу воды, порой, добираясь до самого дна, изучая его обитателей. Иногда во время таких «погружений» ему попадались обломки затонувших кораблей, но их он видел смутно. А вот рыбы… да, рыб он чувствовал превосходно! Морские щебетуньи неотвязно следовали за кораблем, весело стрекотали, высовывая из воды лобастые белые головы, потешая матросов. Раз в день Ханет раздевался и прыгал за борт, чтобы поплавать с щебетуньями наперегонки, но всякий раз, когда заплывал слишком далеко, словно невидимая рука настойчиво начинала тянуть его обратно к кораблю, и тогда он поворачивал и плыл назад, а если волны были слишком высоки, то цеплялся за спинной плавник одной из рыб и просил подвезти его. У щебетуний был свой язык, но Ханет не понимал его. Однако он видел то, о чем думает его «лошадка», хотя и не сумел бы толком объяснить, как это происходит. Прижимаясь к шершавому боку, он закрывал глаза и словно окунался в чужое сознание, пугающе похожее на человеческое.

— Здоровье у вас, северян, железное, и шкуры дубленные! Любой другой замерз бы насмерть, а ты хоть бы