Шрифт:
Закладка:
Ее передернуло. Можно подумать, у нее был выбор! За нее все решили много лет назад.
Одри вытащила смартфон из сумочки.
Увидев, что звонят из «Сосновой рощи», она похолодела от ужаса. Так назывался интернат, где находилась ее мать.
— Одри Андерсон. — Она затаила дыхание.
— Мисс Андерсон, говорит Роберта Томпсон из «Сосновой рощи».
Беспокойство в голосе собеседницы еще больше расстроило Одри.
— Сегодня ваша мама очень нервничает. Мы хотим дать ей успокоительное, но она настаивает, что вначале должна увидеться с вами. Знаю, сейчас уже поздно, но…
— Еду!
Дорога в «Сосновую рощу» на другом конце городка занимала около пятнадцати минут, но Одри показалось, что прошла целая вечность. Сердце у Одри колотилось так часто, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Наконец, она припарковалась и направилась к главному входу. Ночной охранник жестом пригласил ее войти. Очевидно, мама поставила на уши всю ночную смену. Сестра Роберта Томпсон ждала Одри у входа в отделение по уходу за пациентами с нарушениями памяти. Роберта с грустью улыбнулась:
— Простите, что пришлось вас побеспокоить в такой час, но она не желает ложиться в постель и хочет вас видеть. Поговорите с ней. Сейчас вы нужны ей больше всего. А потом мы попробуем ее уложить.
Войдя, Одри увидела, что Мэри-Джо Андерсон расхаживает по комнате. Ее короткие седые волосы были всклокочены, длинная фланелевая ночная рубашка помялась, как будто она много часов подряд ворочалась с боку на бок.
— Мама!
Мэри-Джо повернулась к Одри. Какое-то время она смотрела на дочь пустым взглядом. Она находилась где-то далеко отсюда, возможно, не по расстоянию, а по времени. Одри слишком хорошо знала такой взгляд. Когда она вернулась в родной городок, собираясь выкупить газету и начать новую жизнь, впервые заметила, что у матери случаются провалы в памяти. Подобные эпизоды поражали ее и разбивали ей сердце.
— Одри… — Взгляд прояснился, и мама улыбнулась.
Одри закрыла дверь и обняла маму.
— Что случилось? Сестра Томпсон говорит, что ты расстроена.
Одри заметила, что мама уже не улыбается.
— Они найдут его, и тогда сама знаешь, что будет.
Одри овладело знакомое дурное предчувствие.
— Мам, давай-ка сядем. Я очень устала. Да и ты, наверное, тоже…
Она подвела мать к кровати, и обе сели на край. Мэри-Джо внимательно осмотрела джинсы и свитер дочери, а потом снова заглянула ей в глаза.
— Одри Роуз, я в жизни не встречала девочки, которая выглядела бы красивее в простых старых джинсах!
Одри не удержалась от улыбки.
— Мама, ты всегда так говоришь.
— Это правда.
Мэри-Джо вздохнула и отвернулась к стене, как будто с ней заговорил кто-то еще.
— Прости, милая, что доставила тебе столько беспокойства. Тебе, наверное, пора возвращаться в Вашингтон. Зря я тебя дернула…
Одри положила руку маме на плечи:
— Ниоткуда ты меня не дернула. Помнишь? Полгода назад я вернулась в Винчестер и выкупила газету. После того, как дядя Фил ушел на покой.
Одри отвернулась; стало ясно, что мама совсем ничего не помнит. Одри показалось, что морщины на мамином лице стали глубже. И в глазах плещется тревога… Хотя память ее частенько подводила, она все равно беспокоилась. Неужели такое же проклятие настигает всех женщин? Всех матерей? А может быть, дело в тайне, которую они так долго скрывают… Одри отогнала последнюю мысль. Сейчас все в порядке. Им обеим не о чем беспокоиться.
— Мы не можем вечно скрывать нашу тайну, — прошептала мама.
Слова Мэри-Джо заставили Одри снова повернуться к ней. Она покосилась на дверь — просто не смогла удержаться. Никто не должен слышать, о чем они говорят.
— Мама, тебе не нужно беспокоиться из-за той тайны. Никто ничего не узнает, обещаю!
Мэри-Джо снова повернулась к Одри, на нее было больно смотреть.
— Ты ничему не можешь помешать. Судьба или как ее называют… Всевышний. Так говорится в Библии. — Она тяжело вздохнула. — Нас разоблачат, а виновата во всем я. Во всем виновата я…
Последние четыре слова она повторяла снова и снова. Одри решила спросить у сестры Томпсон, не было ли сегодня у Мэри-Джо посетителей. Обычно такого рода срывы случались с мамой после каких-то событий. Может быть, она услышала о стрельбе на Банком-Роуд. Правда, Одри не представляла такое возможным. Может, на нее повлияли слова о какой-то еще стрельбе или смерти.
— Мама, помнишь, как я в девятом классе играла в спектакле? Тебе пришлось шить мне костюм. Я играла няню, а ты очень расстроилась, что мне не дали роль Джульетты.
— Костюм получился ужасный. — Мэри-Джо покачала головой. — Ты должна была играть Джульетту!
Одри рассмеялась:
— Режиссером была миссис Бишоп, наверное, ей хотелось, чтобы главная роль досталась ее дочери.
Мэри-Джо расплылась в улыбке:
— По-моему, хуже того костюма был только твой наряд на выпускном!
— Ох… — При воспоминании Одри передернуло. Тот день и тот наряд ей очень хотелось забыть. — Да, мой выпускной наряд был просто жутким.
Мама пустилась в воспоминания о том, как заказывали платье, о многочисленных примерках и о том, как оно все равно плохо сидело. Одри тогда дважды разражалась слезами, а потом решила: хватит. На проклятый выпускной она надела любимые джинсы и футболку. Одри не сомневалась: она единственная девочка в округе Франклин, а может, и во всем штате Теннесси, которая посмела надеть джинсы на выпускной.
Колт только ухмыльнулся и сказал ей, что она самая красивая девочка в зале — а может, и во всем мире. Грудь у Одри сдавило от старой боли, которая сопровождала воспоминания о последнем годе в школе. Она была по уши влюблена в Колта Таннера. С восьмого класса, когда он украдкой поцеловал ее в школьном автобусе, они мечтали о совместной жизни. Первый поцелуй поразил их обоих. Идеальное сочетание свежести и невинности.
Она знала его мальчиком, а потом мужчиной. Она знала его вдоль и поперек. По крайней мере, ей так казалось. Но когда он женился на другой — на той, которая ждала от него ребенка, — Одри поняла, что больше никому не доверит свое сердце. Раз Колт способен его разбить, полагаться нельзя ни на кого.
Верная своему слову, она больше никому не доверяла. В декабре ей исполнится тридцать семь лет. Недалеко и до сорока. Скорее
