Шрифт:
Закладка:
"Yakov Mirkin - Шеф жандармерии, глава тайной полиции Александр... | Facebook","Шеф жандармерии, глава тайной полиции Александр Бенкендорф – политический деятель эпохи Пушкина. Но сам он так не считал. В его записках (1802 – 1837 гг.) Пушкин даже не упоминается. А зимой 1837 г. (страсти, дуэль, гибель Пушкина) он элегически написал: «Зимний сезон был менее оживлен, чем обычно; балы и праздники несколько укрепили здоровье императора, который еще чувствовал себя слабым, и упрочили руководившее им стремление к благополучию всех людей, которые еще очень тревожились за него. Также частично развеялись ужасные опасения потерять того, кто являлся источником спасения для России и страха для революций» (Бенкендорф. Воспоминания. 1802 – 1837). Странно все это. Мы столько думаем и столько говорим о тех, кто «наверху», и мы так – невольно – ставим самих себя в центр их вселенной, что кажется, что мы для них важны, что мы – не кто-нибудь, а центр размышлений. А нас там может и не быть, а если есть, то только, как поручение. Ибо Бенкендорфу было поручено стать посредником между императором и Пушкиным в надзоре за его поведением. Но время может всё перевернуть. В нем может быть необыкновенно важен Пушкин, он – в благодарной памяти потомков, а Бенкендорф – постольку, поскольку он сообщался с ним, он был в его орбите, влиял на Пушкина, как сила, призванная сверху, быть тем, кто может сказать «нет» и «ни за что». Так что там в записках Бенкендорфа? О чем они, если точка отсчета - 1826 г.? Преимущественно, об императоре и о том, что делали «мы с императором» все эти годы. «Мы с императором были единственными прохожими на этих улицах, которые непогода и глубокая ночь сделали безлюдными, с трудом мы поднялись на гору, и у дверей дома я покинул Его Величество» (1828). «Я я сижу в коляске рядом с могущественным государем России, королем той самой Польши, где я сражался... У окон женщины махали платочками. Они казались в полном восхищении от красоты императора» (1829). «Мы с трудом протиснулись через толпу, которая стремилась… поприветствовать своего государя» (1832). Мы делали вместе то, мы делали сё. «Он проводил ночи в коляске и спал сном праведника. Находясь рядом с ним, я постоянно был настороже, часто просыпался в стремлении обезопасить моего государя» (1833). «Мне была оказана честь отправиться… вместе с ним в небольшой коляске» (1836). «Императрица со свойственной ей ангельской кроткостью поблагодарила меня за то, что я привез ей супруга» (1836). И как только «я заболел», «император появился у моей постели сразу же, как узнал о той опасности, в которой я находился». И пока «я болел», «император всегда приходил по утрам и частенько по вечерам… Он присаживался рядом со мной и старался толковать о… новостях, которые могли меня позабавить» (1837). «О моем здоровье справлялись и самые блестящие светские дамы, и женщины буржуазного