— Ты должна понять, что тут Алехандро сам нарушил принципы этого тайного общества, настоящего или мнимого, поддавшись фантазиям, — добавил дедушка.

Задумавшаяся Вера очнулась и спросила:

— Так можно или нет? Поместить в кристалл?

Дедушка посмотрел на неё с укором, и Вера, уже совсем опомнившись, ответила:

— А-а-а, поняла-поняла, дедушка.

Он продолжил:

— Во главе их общества стоял предводитель — Мастер Чистоты или что-то наподобие, и его знаком являлась белая дверь. Такая дверь означала, что это дом Мастера, который в наибольшей степени постиг искусство очищения мысли. Вероятно, у них существовала своего рода цветовая маркировка, и тогда двери других членов этого маленького братства должны были иметь какие-то цвета, вроде: голубого, бирюзового или что-то в этом роде.

Кстати, тот памятник на центральной площади как раз и посвящён этому обществу. Он не является только лишь материальным воплощением названия города. Его установкой занимался Алехандро, незадолго до своей кончины.

— А-а-а, Три Бобра, — улыбнулась Вера, вспомнив о памятнике перед мэрией, возле которого им нравилось сидеть на лавочке с Марисолью и пёсиком Жукой.

Дело в том, что, по мысли библиотекаря, три енота, сидящие полукругом перед каменной чашей, должны были держать в лапах рукописные свитки. В этой чаше, содержащей Воду Очищения, они как будто хорошенько прополоскали учёные свитки, а после вынули и смотрели, уже довольные Стиркой. Но скульптор, которого отыскал Алехандро, был не слишком-то хорош в своём деле, ну а что, как говорится, «вы хотите за такие деньги»? Вот поэтому жителям города и казалось, что еноты похожи на бобров, которые держат в лапах по полену в предвкушении лакомства, к тому же, они вышли слишком мордастыми, тогда как у настоящих енотов мордочка острая и слегка вытянутая. И хотя все прекрасно знали название памятника, но упрямо продолжали называть его «Три Бобра», и теперь уж изменить это невозможно.

— Кстати, ты помнишь, как-то раз, когда мы ходили проведать Селесту и бабушку, я тебе показал место последнего успокоения Алехандро?

— Помню, дедушка, очень хорошо, там ещё было красивое стихотворение на камне.

— Это называется эпитафия. Так вот, вместо того простого камня там должен был находиться барельеф с изображением енота, но этому воспротивилась жена Алехандро, когда тот отдавал последние распоряжения, предчувствуя близкую кончину. Его жена пожаловалось моей, то есть твоей бабушке, когда та ещё была жива, поскольку они дружили. Рассказала она ей следующее:

«Прихожу я, значит, домой с рынка, а Алехандро, лежащий в постели, посмотрел на меня торжественно и приказал взглядом подойти. (Вера позже пыталась проделать то же самое с Марисолью, но та только спрашивала Веру, зачем она выпучила глаза.) Подхожу, значит, а он и говорит: «Возьми в моём столе, в верхнем ящике, то, что я приготовил когда-то. Это листок в бордовой папке — моё последнее желание».

Ну пошла я, взяла, но ничего сразу не поняла — там была какая-то жуткая картинка. Я спросила: «Что это, Алехандро?».

А он и говорит: «Посмотри внимательнее. Это изображение барельефа, который должен быть установлен в том месте, где я намерен спать вечным сном».

Я поглядела внимательнее, как он и просил, и когда разглядела, то прямо-таки похолодела — на картинке было изображено чудовище! Оно сидело на задних лапах, а лапы огромные — как у медведя! А само-то тело не больно большое — но уродливое! В передних лапах оно держало книгу, а на шее у него покоилась человеческая голова со свирепой рожей.

Я спросила мужа дрожащим голосом: «Что это за гадость такая — прямо смотреть противно?!»

А он отвечает: «Как же ты не видишь? Ведь это енот, но вместо енотовой у него моя голова, и я держу книгу, которая показывает мою любовь к знанию. Там ещё и эпитафия будет».

«И ты хочешь, чтобы я установила это в том месте, где покоятся все наши предки? Ты хочешь, чтобы там собирались какие-нибудь дьяволопоклонники по ночам, а днём над нами потешался весь город? Тогда уж сразу и для меня придумай памятник, поскольку я умру от стыда».

Тут, видно, Алехандро посмотрел на это с моей стороны или ещё что, да только он махнул рукой.

«Но эпитафия там быть должна — это моё последнее слово. Она в синей папке. Поди возьми и прочитай».

— Вот видишь, Алехандро не был сумасшедшим и повёл себя вполне разумно в этой ситуации.

— Да, я вижу, дедушка. И то стихотворение я запомнила:

Мудрей Енота твари нет,

Ведь в лапах он несёт

Сознанья свет,

Чистейший вымытый Водою,

Из Чаши, Претворяющей земное

В Неземное…

Вечное!

Глава 6

Сев в автобусе у окна, Вера смотрела с тоской на окраины Трёх Енотов. Уже перед самым выездом на трассу она увидела кочковатое поле, поросшее не слишком густой травой. Такое же, только на другом конце города, было одним из любимых мест для их прогулок с Марисолью. Они приходили на поле увидеть кроликов, водившихся там в немалом количестве, но видели редко — это была большая удача, так как те очень пугливы. Увидев неосторожно высунувшегося крольчонка, они хватали друг друга за руки, тянули за края одежды и прижимали пальцы к губам, чтобы не спугнуть животное. Но кролик быстро замечал нарушителей, замирал от неожиданности и после исчезал в мгновенье ока. Такое событие они с подругой считали предвестником чего-то хорошего. А вот в последние месяцы никаких кроликов они не видели — и вон как всё обернулось.

«Ну ладно, пусть это глупости, и кролики не знают будущего, но как же она будет жить вдали от тех мест, где знала почти каждый уголок? Видимо, это будет не жизнь, а мучение», — такие мысли терзали Веру.

Тут ещё вспомнились те, которые забрали дом. Эти люди определённо не были знакомы с гуманистическими воззрениями на жизнь, но были искушёнными в житейских хитростях. Пронырливые и нахрапистые, они добивались своего, не оглядываясь ни на что, с бездушным упорством механизма, но механизма бесполезного, существующего только во имя себя. Так мог бы сказать о них дедушка.

Вера же видела таких людей впервые и до недавнего времени считала, что подобные им бывают только в каких-нибудь фильмах, а в жизни все люди если уж и не совсем распрекрасные, то, по крайней мере, такие, с которыми можно договориться, исключая психически больных.

А ведь поначалу они ей понравились. Выглядели модно, разговаривали гладко, шутили иногда. Она даже обрадовалась им, полагая, что всё обустроится как-то так, что