срок библиотечную книгу и питались, в буквальном смысле этого слова, собачьим кормом. Но думаю, вы сами прекрасно все это понимаете, особенно в том случае, если вам двадцать с чем-нибудь, достаток ваш невелик, а сердце полно отчаяния – неважно, писатель-фантаст вы или нет и чего хотите от жизни. В такое время человеку нередко становится страшно, и зачастую страхи его вполне справедливы: в Америке правда умирают с голоду. Я видел необразованных уличных девчонок, переживших ужасы, не поддающиеся описанию. Я видел лица людей, чей мозг выжжен наркотиками, людей, еще способных кое-как мыслить и понимать, что с ними произошло; я наблюдал их неуклюжие попытки справиться с тем, с чем справиться невозможно… В шестнадцатом веке суфийский поэт Кабир писал: „Нет правды в том, что ты сполна не испытал“. Я с этим согласен. Вот и вы переживите все это, переживите от начала и до конца, только тогда все и поймете, а мимоходом не понять ничего».

Параллели, проведенные в этом пассаже, безупречно типичны: писатель-фантаст и необразованная уличная девчонка, страдания Дика и ваши… Исполненное самоиронии преклонение перед «милосердием» Герберта Голда уравновешивается драгоценной каталожной карточкой с выцветшим автографом, уверенностью в ценности мельчайших жестов, ничтожных крох сочувствия. Дик как писатель был обречен всю жизнь оставаться самим собой, и темы самых глубоких, самых личных его произведений, созданных на протяжении 1970-х и на заре 1980-х – хрупкость связей, притягательность и опасность иллюзий, неожиданный смак рукотворных объектов, необходимость стойко держаться, оставаться собой перед лицом обескураживающей уязвимости мира – невольно, сами собой вырисовываются уже в его первых рассказах. В своем творчестве Дик неизменно задается двумя вопросами: «Что есть человек?» и «Что есть реальность?» – а затем ищет ответы на них в любых декорациях, какие сочтет подходящими. Ко дню смерти он успел испробовать и отвергнуть, по крайней мере, дюжину декораций… А вопросы остались прежними, и их абсурдная красота даже не думает увядать до сих пор.

Что касается лично меня, я пишу это предисловие с гордостью. Голос Дика для меня крайне важен и высоко мной ценим. Этот голос сопутствует мне всю жизнь. Как пел Боб Дилан о Ленни Брюсе: «Пускай он мертв, душа его жива». В том же духе и я оставлю здесь последнее слово за Филом, еще раз вспомнив то же эссе из сборника «Золотой человек».

«Помогают мне – если вообще хоть что-нибудь помогает – только горчичные зернышки смешного, отысканные в самом сердце ужаса и бессмыслицы. Вот уже пять лет я, работая над новым романом, вникаю в серьезные, тяжеловесные теологические материи и почерпнул с печатных страниц немало Мудрости Мира. Переработанное мозгом, все это облекается в новые слова – слова внутрь, слова наружу, а утомленный мозг посредине из последних сил старается отыскать во всем этом смысл. Так вот, накануне ночью я принялся за статью об индийской философии из Философской Энциклопедии. Времени – четыре утра, так что устал я изрядно… и вдруг натыкаюсь в недрах серьезной статьи на такое: „Идеалисты буддистского толка, пользуясь самыми разными аргументами, демонстрировали, что восприятие не приносит знания о внешних, отличных от воспринимающего, объектах… Да, предположительно, окружающий мир состоит из множества разных объектов, однако вся разница между ними заключается только в том, что воспринимающий воспринимает их по-разному. Таким образом, разница основана лишь на его впечатлениях. Однако если все дело только в различии впечатлений, какая-либо необходимость в избыточной гипотезе о существовании внешних объектов отпадает сама собой…“ Одним словом, спать я отправился, безудержно хохоча. Битый час перед сном смеялся и смеюсь до сих пор. Доведи философию и теологию до логического завершения, и что в итоге получишь? Ничего. Ничто не существует. И выход, как я уже говорил, только один: во всем находить смешное. Кабир, о котором я здесь уже вспоминал, тоже видел выход в танцах, радости и любви, и писал: „Вот мошка, пусть она мала, но если были бы надеты на лапках у нее браслеты, их звон дошел бы до творца…“[6] Хотелось бы и мне услышать их звон: быть может, он избавит меня от злости и страха, а заодно и давление в норму придет?»

Джонатан Летем

Вторая модель

Все примечания, выделенные курсивом, написаны Филипом К. Диком. Годы их написания указаны в скобках в конце каждого раздела. Большая часть этих примечаний предназначалась для сборников «Лучшие рассказы и повести Филипа К. Дика» (год издания – 1977) и «Золотой человек» (год издания – 1980). Остальные написаны по просьбе редакторов, публиковавших либо переиздававших отдельные рассказы в антологиях или журналах.

Дата, следующая непосредственно за названием произведения, – это дата получения рукописи данного произведения агентом Дика, согласно данным литературного агентства Скотта Мередита. Отсутствие даты означает, что таких данных нет (с агентством Мередита Дик начал сотрудничать в середине 1952 г.). Название журнала с указанием месяца и года выпуска номера указывает, где и когда произведение впервые появилось в печати. В скобках после названий произведений приведены изначальные авторские варианты названия согласно данным литературного агентства.

В этом четырехтомнике собраны все рассказы и повести Филипа К. Дика, за исключением повестей, впоследствии опубликованных как романы либо включенных в романы, произведений, написанных им в детские годы, и неопубликованных произведений, рукописи которых не удалось отыскать. Включенные в издание рассказы и повести приведены в хронологический порядок согласно времени написания, насколько это представлялось возможным. Хронологические исследования выполнены Грегом Рикманом и Полом Уильямсом.

Стабильность[7]

Неспешно расправив крылья, Роберт Бентон взмахнул ими с полудюжины раз, величаво, плавно взмыл с крыши и полетел в темноту.

Ночь поглотила его немедля. Сотни крохотных огоньков, светлых точек внизу указывали на крыши, с которых взлетали другие. Что-то фиолетовое пронеслось рядом, исчезая во мраке, однако Бентон пребывал не в том настроении: ночные гонки нисколько его не прельщали. Фиолетовый силуэт, вновь приблизившись, призывно махнул ему, но Бентон отказался от приглашения и устремился вверх, набирая высоту.

Спустя какое-то время он выровнял лёт и отдался на волю токов теплого воздуха, восходящих к небу от великого города – Воздушного Града, раскинувшегося внизу. Вне себя от восторга, захлестнувшего его с головой, Бентон сложил за спиной огромные белые крылья и в отчаянной, бесшабашной радости нырнул в проплывавшие мимо тучи, устремился к незримому дну бескрайней темной чаши, окружавшей его со всех сторон, и наконец снова взял курс на огни города. Время отдыха приближалось к концу.

Издали, снизу, ему подмигивал огонек, сиявший