Шрифт:
Закладка:
«Проклятие! Если его мать жива, а уж тем паче если жив дед, милая выходка отпрыска может мне дорого обойтись!»
Аршалай весьма смутно помнил мать мальчишки — когда в последний раз он видел ее, она была в тех же годах, что нынче сын. Бывшего тестя наместник запомнил гораздо лучше: высокая стать, твердая размашистая поступь, надменное лицо, полное презрения к ничтожному зятю.
В памяти наместника зазвенели гневные слова…
«…Какой-то худородный сурья, охотник на сусликов из дикой степи, смеет входить в мой дом, спать с моей дочерью и заявлять, что он мне ровня?!»
«Мой отец усердно служил Ардвану, строя мосты и крепостные стены, — возразил молодой Аршалай. — И мне он передал это искусство. Я учился в храмовой школе у самого святейшего Тулума и был среди лучших. А что до худородности — разве твои предки, почтенный Рашна, не пришли в Аратту из степей восхода, точно так же как и мои?»
«Что?! Мои предки спустились с неба! Не смей равнять себя с царскими родичами, дерзкий выскочка! Государь Ардван обратил на тебя милостивый взор, ты был допущен в мой дом — и вот чем отплатил! Ты что же, думаешь, если моя дуреха вздумала в тебя влюбиться, и я заключу тебя в объятия? Ни крошки с моего стола не получишь!»
«Я и не прошу ни крошки!»
«Ты, подлец, мне еще и прекословишь?! Проваливай, видеть тебя не желаю!»
Это был их первый и последний разговор. Вскоре Тулум объявил о начале строительства рва для спасения от ярости Змеева моря, и Аршалай с радостью убрался из столицы в Бьярму. Тогда он и подумать не мог, что ее туманные леса станут ему домом на много-много лет. Конечно, он знал, что в столице у него растет сын, но ни разу его не видел, да, признаться, и не вспоминал о нем…
И теперь сын вдруг объявляется под воротами его крепости и дерет горло, требуя выйти и обнять его. «Исварха умудряющий и дающий силы! Как его хоть зовут-то… Ну да ладно, медлить дальше нельзя…»
— Открывай ворота, — приказал Аршалай начальнику стражи.
— А лучники?
— Пусть будут наготове.
Наместник Бьярмы спустился по лестнице и, едва приоткрылись створки ворот, вышел навстречу.
— Ты искал меня? — величественно спросил он. — Ты меня нашел.
Юноша глядел на него блестящими от волнения глазами:
— Здравствуй, отец! Я кое-что тебе привез.
«Хорошее начало, — подумал Аршалай. — Но как же тебя все-таки зовут?»
— Так и собираешься разговаривать со мной, сидя в седле? Спешивайся и заходи. Пусть твоя свита тоже приблизится.
Анил спрыгнул с коня на утоптанный снег и зашагал навстречу наместнику, ведя коня в поводу.
— Я привез тебе вести от повелителя.
— От кого? — поднял бровь наместник, чувствуя, как внутренности сжимаются в холодный ком.
— Вот письмо от блюстителя престола Кирана.
— Гм… Я немедленно ознакомлюсь…
— А это — от нашего государя Аюра, — добавил Анил, доставая еще одно письмо.
Аршалай на миг застыл, а затем распахнул объятия:
— Сынок! Приди ко мне на грудь!
Глава 8
Погоня Каргая
Маган упал в пожухлую сырую траву, уткнулся носом в прелые листья. Лежавшая на земле изморозь холодила лицо. В висках юнца стучало, разбитые в кровь ноги гудели, по щекам непрерывно текли слезы.
— Вставай, сопля! — послышался над головой резкий, как пинок, голос Варлыги.
Юнец привычно дернулся, но подняться не смог. Его ладони обреченно скользнули, сминая траву, и бессильно вытянулись.
— Все, не могу больше… — прохрипел он.
Варлыга кого-то окликнул на своем языке. Юноша почувствовал, что его подхватили, подняли за шиворот, как котенка, и потащили.
— Бросьте меня! — умолял Маган. — Я вам лишь помеха…
— Иди! — Варлыга больно ткнул его кулаком в спину. — И заткнись, чучело крашеное. Тошно от твоего нытья!
В голове юнца мутилось.
— Я не могу идти дальше, — шептал он. — Я помру, бросьте меня…
Он видел, как впереди него мелькает спина проводника-бьяра. Тот будто стелился по перелеску, быстро поглядывая то влево, то вправо. Вдруг он застыл и поднял руку.
— Всем стоять! — рыкнул Варлыга.
Бьяр беззвучно скользнул между деревьями и исчез в лесу. Маган вновь свалился в мох и замер, глотая слезы, радуясь передышке, что бы ее ни вызвало. «Господь Солнце, за что караешь меня? Чем я провинился, за что обрек ты меня на мучения?!»
Поблизости шепотом переговаривались его главный мучитель Варлыга и бьярский колдун Андемо. Маган попытался подслушать, не о нем ли, но эти двое, как назло, перешли на незнакомое наречие. Тут, в Бьярме, что ни племя, то отдельный народ; вроде все говорят на языке Аратты, а порой две соседние деревни друг друга не понимают. Зато каждому роду, помимо господа Исвархи, помогают его собственные боги. А в здешней глуши, куда из-за тяжелых дождевых туч все равно не достигает небесное око, это, может, и поважнее…
Мать, бывало, рассказывала Магану, что их предки были из племени рыболовов-ратхов, живших у берега огромной реки, которая звалась просто Река… Потом пришли арьи, заняли оба берега и объявили, что больше не будет никаких племен — один народ Аратты на земле, один господь Исварха в небесах. И ратхи покорно отринули своих богов и обычаи…
Маган всегда с досадой слушал матушкины рассказы. Какое ему дело до всеми позабытых ратхов? Будь его воля, Маган и вовсе не вспоминал бы своих предков-рыбоедов. Чем он гордился, так это солнечной кровью, частицу которой передал ему знатный отец. Единственный доступный мальчишке удел — стать таким же слугой в богатом доме, как мать, — радовал его, и он не желал для себя ничего иного.
Лежа в заиндевевшей листве и пытаясь разобрать слова полузнакомой речи, Маган впервые осознавал, как огромен мир, как много в нем разных народов. Страшно подумать — некоторые из них не только не жалеют, что рождены в дикости, но как будто и гордятся этим! А встретив на пути благородного ария, вместо того чтобы склониться перед ним, проникаясь сознанием своей ничтожности, скорее треснут его дубиной по темечку или ткнут копьем. «Зверье! — убежденно подумал Маган. — Вот же угораздило меня, несчастного…»
Из зарослей беззвучно, как лесной дух, возник разведчик.
— Дальше не пройти, — тихо сказал он, приблизившись к вожаку вендов.
— Что там?
— Впереди, на берегу ручья, круглоухие падаль жрут. Чуешь?
Бьяр повел носом. Варлыга принюхался, ничего не учуял, но нахмурился.
— Я же
