же — мучительная, но славная гибель во имя государя…

* * *

Резкий голос Вирьи заставил Анила очнуться от воспоминаний и вернул из глубин бьярских лесов на окраину Великого Рва.

— Смотрите! У развилки — кровь на земле!

Всадники становились и спешились.

— Точно, — сказал накх, изучая пятна. — Пролита совсем недавно. Кровь сверху, снег выпал вчера. Чуть потемнела, но не впиталась…

— Здесь были всадники, — сказала Вирья, хмурясь. — Один конь накхский.

— Это по чему видать? — спросил Анил, наклоняясь над истоптанным снегом.

— Сам погляди, — сказал накх. — У местных лошадок копыта побольше. А наши будто пляшут на цыпочках, и копыта у них маленькие. Неужели Данхар опять ловил беглецов?

— О чем ты?

— Нас всегда посылали ловить беглых работников. Сейчас людей у Данхара почти не осталось — видно, местных набрал. Вон тело здесь лежало. Не просто кто-то нос расшиб.

— Выходит, Данхар тут поблизости? — напрягся Анил.

— Даже не сомневайся. Они с Аршалаем только что не побратимы. На все друг ради друга готовы.

— Тогда у крепости вы чуть приотстаньте, — подумав, сказал Анил. — Я вперед поеду.

— А если Данхар тебя схватит и меж согнутых берез подвесит? — спросила Вирья.

— Не подвесит. — Анил сжал кулаки. — Мне бы только до наместника добраться…

— Как скажешь, — кивнул накх. — Саари Марга велела нам доставить тебя к наместнику — значит доставим.

— Даже если придется ночью лезть и крышу разбирать, — усмехаясь, добавила Вирья.

Дорога начала медленно подниматься в гору.

— Туда, налево, ко Рву, — пояснил накх. — А прямо — наверх, к крепости. Сейчас вон до той приметной сосны доберемся, оттуда уже видны ворота.

Анил ударил пятками бока своего коня. Едва он проехал склонившуюся над дорогой сосну, на покатом холме и впрямь открылась ладная крепость. Ее окружал палисад из наклоненных заточенных кольев. За ним на расстоянии в половину полета стрелы возвышались деревянные стены. Анил чуть придержал коня. Сердце его взволнованно застучало. Неужели он сейчас увидит отца?

«Что он мне скажет? — мелькали мысли юноши. — Дед твердил, что он гнусный барсук: чуть зазеваешься — выскочит из норы, безжалостно искусает — и в бега…»

Но эта крепость была мало похожа на нору. Может, и отец вовсе не таков, как Анилу с детства твердили?

Юноша еще раз задумчиво смерил взглядом стены. Между зубцами в проемах бойниц вдруг замелькали вооруженные люди.

«Нас заметили, — подумал Анил. — Но мы уж точно не похожи на войско, которое пришло взять крепость в осаду! Зачем поднимать стражей, да еще тихо, без трубы…»

Он поднял руку, останавливая сопровождавших его всадников:

— Погодите. Похоже, тут засада. Если начнут стрелять — разворачивайтесь и скачите прочь.

— Как же ты? — нахмурившись, спросила Вирья.

— Я попытаюсь вступить в переговоры. Но если это не поможет, главное — дайте знать государю, что в крепости враг.

Анил широко развел руки и медленно направился к воротам.

— Аршалай! — закричал он, подъезжая к стенам. — Отец! Я твой сын, Анил! Я приехал из столицы, чтобы повидать тебя! Открой ворота, впусти меня!

* * *

— И еще один, — объявил стражник, вводя под уздцы гнедого маленького коня на задний двор Гуляй-крепости.

Конь хрипел, раздувал ноздри и упирался, норовя ударить копытом. Хозяин коня лежал поперек седла. Длинная черная коса с серыми лентами тащилась по земле. Спина была утыкана стрелами.

— Сбрасывайте, — приказал Аршалай.

Мертвец рухнул в грязный снег.

— Вроде последний, — пробормотал наместник. — Отведите этого смешного конька на конюшню и ступайте на стены.

— Не последний, — возразил один из стражников. — Еще один накх ушел в лес.

— Так почему его не ловят?!

— Ловят, господин, — склонился стражник. — Он ранен, и конь его тоже — далеко не уйдут.

— И не возвращайтесь, пока не отыщете его! Что встали? Поезжайте!

Аршалай, сердито сопя, глянул в сторону, где кучей лежали убитые накхи Данхара, ободранные до исподнего. Даже граненые шипы, которые они вплетали в косы, были вырваны и рачительно сложены в стоящую на крыльце корзинку.

Когда воины ушли, наместник кивнул стоявшему за спиной доверенному слуге:

— За дело.

Арсури наклонился, привычным движением взрезал короткий, подбитый мехом росомахи кожух.

— Хорошая вещь, — бормотал он. — Жаль, попортили… Смотри, господин, — все как и у тех. Там, где кольчуга, стрелы едва спину оцарапали. Вот тут стрела выше, в шею, прилетела — хороший выстрел! А здесь, видать, совсем с близи стрелу пустили — кольчугу не пробила, но в ребра вдавила вместе с подкольчужником. Похоже, сломанное ребро ему нутро проткнуло, он кровью и захлебнулся…

— К чему ты мне все это рассказываешь? — поморщился Аршалай. — Мне хватает того, что он мертв.

— Разве ж не любопытно, какую мы добычу взяли? — буднично сообщил подручный, работая ножом. — Кольчужка-то, господин, погляди — саконской работы! Она одна стоит столько, сколько те семьсот лопат, на которые нам в прошлый раз не хватило казны…

— Вот кольчугу и сними. И все оружие. — Аршалай наклонился, приподнял руку накха в блестящем наруче, разочарованно уронил обратно. — Нет, не серебро — бронза посеребренная… Хотя тоже пойдет. И накосник не забудь.

Створка ворот заднего двора приоткрылась. Один из привратных стражников появился в проеме:

— Ясноликий господин, у палисада всадники.

— Кто такие?

— Два накха и какой-то молодой арий.

Аршалай нахмурился:

— Еще два? И откуда они все лезут? Ладно, как велено — открывайте, улыбайтесь…

Стражник поклонился и повернулся, чтобы уходить, но вдруг спохватился:

— Молодой арий говорит, что он твой сын!

Лицо Аршалая перекосилось, будто в свежайшем, выпеченном нарочно для него хлебе он обнаружил дохлого таракана.

— Это еще что за вражьи уловки? — пробормотал наместник Бьярмы. — Не стрелять! Погляжу сперва.

Сквозь бойницы в надвратной башенке открывался прекрасный вид на засеку. Именно для того наместник и велел натыкать в землю заостренных кольев — чтобы кто попало не мог подобраться к стене вплотную. Аршалай выглянул в бойницу. И впрямь, дозорный говорил правду — возле узкого проезда между кольями гарцевал на прекрасном боевом коне рослый рыжеватый юноша. Позади него, едва заметные на спуске с холма, маячили двое накхов. Аршалаю показалось, что одного из них, нередко сопровождавшего своего маханвира, он даже узнал.

Хуже было другое… Аршалай вгляделся в юношу и прикрыл глаза, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Перед ним будто возник начищенный до ослепительного блеска серебряный диск и его собственное лицо, отраженное в этом диске. Не то, которое он видел там теперь, — обрюзгшее, с залысинами и мешками под глазами, — а то, какое являло ему зеркало лет двадцать назад.

«Исварха Всевидящий! Что же это происходит? Зачем его сюда принесло? Что мне теперь с ним делать?!»

— Отец, я