Справедливая ненависть.

Король прекрасно знал, что тут каких-то полвека назад творил Кромвель и его люди. Три четверти ирландцев оказались убиты. Кто-то пал от оружия. Кого-то повесили. Кого-то заморили голодом.

Там, сидя в Париже, он как-то легкомысленно относился к этому всему. Просто принимал как данность. И в чем-то даже одобрял. Ведь Кромвель сохранял целостность английской короны, на которую Джеймс рассчитывал.

Здесь же… он волей-неволей прямо кожей впитывал ненависть.

Ему даже казалось, что он мог бы ее разливать по бочкам и продавать тому, кому в таком странном товаре появится нужда.

И это было страшно.

Он считал себя в первую очередь королем Англии. Отдавая, впрочем, себе отчет, что там — в Лондоне, его никто не ждет. И уж точно ТАК встречать не будет. Отчего волей-неволей позволял этой ненависти впитываться в себя. И уже даже ловил себя на мыслях о том, что он, в общем-то, не англичанин и тоже к ним относится весьма скверно. Ну а что? Пиратствовали? Пиратствовали. От католичества отказались? Отказались. Отца его с престола прогнали? Прогнали. Ну и так далее…

А потом задумывался о том, как он будет править Англией с таким настроем. Весьма мрачном. И удержится ли там на престоле? И ответить он себе не мог. Уже не мог. Прекрасно понимая, что чем дальше, тем будет хуже. Особенно если война с англичанами затянется. И он задержится слишком долго среди этих людей, искренне и всеобъемлюще ненавидящих англичан…

***

Император Священной Римской Империи Леопольд Габсбург кушал. Спокойно. С толком. С расстановкой.

В окружении двора.

Он редко вкушал в уединении.

Внимательно наблюдая за людьми и по возможности слушая их разговоры. Обрывки, которых до него долетали.

Но вот его взгляд выхватил встревоженного человека, который вошел в помещение. Не решаясь пройти ближе.

Император кивнул одному из слуг, что стояли рядом, указав ему на незваного гостя. Тот все понял без лишних слов.

Спокойно, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания подошел. И коротко переговорил.

Лицо слуги почти сразу обрело напряжение и тревогу.

— Дурная новость, — подумал Леопольд.

И верно.

— Курфюрст Баварии перешел на сторону Людовика, — тихо шепнул вернувшийся слуга. Наклонившись над ухом монарха.

Тот на несколько секунд закрыл глаза, борясь с эмоциями. Потом вежливо, но вымученно улыбнулся, зная, что за ним наблюдают также, как и он сам за остальными.

— Евгений Савойский в городе? — тихо спросил он у слуги.

— Должен быть. Я не слышал, чтобы он куда-то отъезжал. Как вы и приказывали — занимается созданием резервной армии.

— Хорошо. Передай ему, чтобы немедленно передавал дела и выезжал в Рейнскую армию. И выводил ее на юг. На соединение с резервной армией.

— Непременно.

— Ступай. И не медли. Сейчас же направляйся…

Ситуация выглядела нехорошо.

С одной стороны Евгений сумел окончательно разгромить французские войска в северной Италии. Выдавив их оттуда. А потому, после поражения Голландии, сдал командование и прибыл в Вену, занявшись созданием новой армии. Чтобы было чем парировать освободившиеся силы французов.

Да, они явно собирались к большой кампании против Англии. Но мало ли?

Теперь же все обострилось.

Французская армия на Рейне не имела сил разгромить австрийскую. Они там находились в паритете. Вступление же в войну Максимилиана Баварского резко нарушало это равновесие. У него было немного войск. Но он оказывался в тылу австрийской армии и мог лишить ее снабжения. Или, что того хуже, объединить свои усилия с французами.

Ситуацию требовалось как можно быстрее спасать.

Бегом.

Уже вчера.

А ему, здесь, в Вене, нужно было выяснить, почему его дипломаты упустили курфюрста. И этот переход на сторону Франции оказался настолько неожиданным. Ну и как-то определится с турками. Вступят они в войну или нет? Это и раньше было очень важным вопросом. Сейчас же превратилось в дело выживание…

Глава 5

1703 год, май, 27. Пахра — Нарва — Павлоград

— Василий Васильевич, — произнес царевич, — ты же прекрасный дипломат. Не так ли?

— Ты льстишь мне, Алексей Петрович.

— Твоя поездка в Исфахан показала, что в этой лести не так много лжи.

— Пожалуй, — улыбнулся Голицын.

— Мне нужен твой совет Василий Васильевич. Как дипломата. Пройдемся? — указал он в сторону реки.

Он вытащил Голицына на осмотр новой ткацкой мануфактуры достаточно внезапно. И сам туда выехал весьма спонтанно. Так что удалось сбросить излишне большой и крайне любопытный «хвост».

Отошли.

Молча.

Оставаясь в прямой видимости окружающих. Но достаточно далеко, чтобы их разговор не слышали.

— Смотрю я на этот лес, — кивнул царевич на деревья, растущие за рекой, — и сожалею иной раз, что в них нет ни лешего, ни кикиморы, ни даже завалящей бабы Яги…

— Отчего же? Зачем они тебе?

— Провел бы дорожки мощеные. И за плату пускал желающих на них посмотреть. Диковинка ведь. Многим будет интересно.

— Они же нечисть.

— Нечисть, — кивнул Алексей. — Но честная. Своего нутра не скрывающая.

— К чему ты клонишь?

— Знаешь, в былые времена как-то проще жизнь была.

— При деде твоем?

— Много раньше. Веков шесть-восемь назад. На заре Руси.

— А ты разве знаешь, как было?

— Я много читаю. Книги многого не раскрывают, но позволяют иной раз взглянуть на дела сквозь тьму веков. — Алексей задумался, вспоминая слова песни группы Сколот, слышанной там, в прошлой жизни. — Мы освятили белый снег трупами врагов. Мы пропели над огнем песню трех ветров. Что-то там еще. А… — поднял он назидательно палец. — Ведь наш последний бой запомнят облака. И похоронит нас быстрая река. Холодная река. Священная река…

— Это что? — нахмурился Голицын.

— Ничего серьезного. Так, песенка, от которой мы отстоим на многие века. Но сейчас другое время. К огромному сожалению, сейчас не поймут, если просто взять и просто вырезать своих врагов. И он, — царевич скосил глаза в небо, — требует милосердия и человеколюбия. Вот я и прошу совета — как быть? Как простить врагов своих, что не ищут прощения?

— Тебя так тревожит заговор?

— Он и отца тревожит.

— Они просто болтуны.

— Пока — да. Особенно меня забавляет как ведут себя Рюриковичи. Древний род, выводящий свое происхождение от великих конунгов прошлого, а робеют… стыдно даже.

— Они верны царю.

— Если они верны, то отчего же собираются тайно и обсуждают весьма сомнительные вещи?

— Это игра. Если тебе известно об их поведении, то ты прекрасно понимаешь всю пустоту таких встреч.

— Пока они пусты. Но что мешает нашим врагам воспользоваться этой почвой? Найти подходящего исполнителя. Дать