Шрифт:
Закладка:
Покинув территорию особняка, она спустилась вниз по улице и только там позволила себе остановиться и прислушаться. Никто за ней не гнался. Ей удалось уйти незамеченной!
На ее удачу, мимо проехал пустой кеб, и она остановила его взмахом руки.
Было только одно место в Лунденбурхе, куда она могла приехать сейчас и поделиться всем, что с ней происходит, – и это был дом ее дяди, мистера Джеффри Леннормана.
* * *
Мистер Леннорман проводил вечерний досуг, как и полагается пожилому богатому джентльмену, за стаканом портвейна и вечерней газетой. Он сидел в глубоком кресле, обитом бордовым бархатом, в теплом халате и ночном колпаке и был уверен, что скоро отправится спать, но торопливый стук в дверь изменил его планы.
Когда же дворецкий привел к нему продрогшую в одной рубашке мисс Амелию, похожую сейчас на беспризорника из тех слезовыжимательных романов, которые публикуют в журналах мистер Диккенс и мистер Скотт, остаток сна и вовсе слетел с него.
– Моя дорогая, что случилось? – он обнял ее с таким отеческим теплом, что на глаза мисс Амелии навернулись слезы.
– Дядюшка… – прошептала она. – Все так неудачно сложилось…
Мистер Леннорман был джентльменом старой закалки и не мог позволить молодой женщине рыдать на пороге. Он отвел мисс Амелию в гостиную, придвинул кресло к камину и усадил ее, накинув ей на плечи плед.
Затем велел дворецкому сделать эгг-ног.
Дворецкий, ворчливый мистер Стаут, немедленно напомнил:
– Эгг-ног – зимний напиток, сэр! Позволю себе напомнить, что сейчас канун Литы!
– Стаут, я тебя не спрашивал, – махнул рукой мистер Леннорман. – Моей драгоценной племяннице плохо! Ей нужно горячее сладкое питье, и на всех Бриттских островах не изобрели еще ничего лучше эгг-нога для таких тоскливых ночей!
Мистер Стаут проворчал что-то себе под нос и, подволакивая ногу, отправился на кухню. Он служил у Леннормана почти всю жизнь и был слепо предан ему, за что хозяин воздавал ему не только щедрым жалованьем, но и возможностью ворчать сколько душе угодно.
Словом, они были идеальным тандемом.
Мисс Амелию, как правило, их перепалки только веселили, но сейчас она находилась в таком смятении, что не могла даже выдавить из себя улыбку.
После того как чашка горячего дымящегося напитка оказалась у нее в руках, а мистер Леннорман сел в кресло напротив, потребовалось еще немного подождать, чтобы ее перестала бить нервная дрожь.
– Уж прости, дорогая, но сладостей у меня для тебя не припасено, – развел руками хозяин дома, улыбаясь. – Ну, расскажи своему дядюшке Джеффри, что такого страшного стряслось?
– Я… Ох, дядюшка, все кувырком!
И мисс Амелия, то и дело отпивая понемногу горячий эгг-ног, рассказала все без утайки – и о странной размолвке с мистером Миртом, и о матушкиной идее выдать ее замуж за фермера из Эйре, и о том, как весь Лунденбурх словно ополчился против дирижабля, и о том, что завтра уже день полета, а ничего будто бы и не готово, и, наконец, о том, что она сбежала из дома через окно.
Мистер Леннорман только головой качал, слушая ее.
– Да, Амелия, жизнь у тебя интересная, но непростая, – заключил он, дослушав ее сбивчивый монолог. – О Ребекке не беспокойся – я с ней поговорю. В конце концов, она моя сестра и с моим мнением все еще считается. В конце концов, ее тоже можно понять. Она потеряла мужа, и теперь его дочь идет по тем же тропам… Ею движут забота о тебе и страх, пусть они и принимают порой столь изощренные формы.
– Все лучше, чем жить фермерской женой где-то на окраине мира, – возмутилась мисс Амелия. – Да еще в Эйре! Там же дикари!
– Справедливости ради не большие дикари, чем вэлланы или каледонцы, – усмехнулся мистер Леннорман, который в глубине души, конечно, как любой бритт, был низкого мнения о соседях. – Но ты права, звучит ужасно.
– Матушка никак не может понять, что я уже не ребенок!
– Это правда, – кивнул мистер Леннорман. – Как и то, что в ее глазах ты навсегда таковым останешься. И одновременно она считает, что ты должна уже выполнять социальную роль, которая тебе предназначена.
– Ты же знаешь, я…
– Суфражистка. И доказываешь свои убеждения делом, а не словом, как большинство твоих подруг по женским маршам – уж прости старика за правду. То, что ты управляла паровой машиной, а теперь встанешь к штурвалу дирижабля – это большой шаг. Однажды твоя матушка поймет…
– Да… – мисс Амелия снова погрустнела.
Она подумала не о матушке.
– А из-за своего мистера Мирта вот уж не думай переживать, – весело заметил дядюшка. – Он человек умный и совершенно точно не слепой и из-за нелепой размолвки глупостей творить не станет. Вот что, дорогая, сейчас я положу тебя спать в гостевой спальне, а рано утром сам отвезу к нему, чтобы вы успели подготовиться. Во сколько запуск?
– В час пополудни… – рассеянно ответила мисс Амелия.
Тепло и забота дядюшки разморили ее, и ей вдруг очень захотелось спать.
– Там мой костюм должны были доставить. Надо было сегодня померить, но…
– Все будет хорошо, – мистер Леннорман положил руку ей на плечо. – Пошли, пошли, дорогая, Стаут все приготовит. Ты уже не маленькая девочка, к сожалению, и пусть мое сердце разбивается от этих мыслей, но на руках я тебя уже не донесу!
Мисс Амелия рассмеялась и прижалась щекой к его ладони.
– Все будет хорошо, дорогая, – повторил мистер Леннорман со всей уверенностью, на которую только был способен. – Все получится.
Мисс Амелии ничего больше не оставалось, кроме как поверить ему.
Получасом позже, лежа в уютной гостевой спальне в мансарде, глядя, как заглядывает в скошенное окно полумесяц луны, она подумала, что стала слишком много внимания обращать на те мелочи, преграды, встающие у нее на пути, – вместо того, чтобы отчаянно верить в будущее и творить его.
ИЗ ДНЕВНИКА ГАБРИЭЛЯ МИРТА
Лунденбурх, июнь 18** года
Бессонница.
Лита.
Смену времен Колеса я ощущаю всем своим существом. В этом году – особенно остро, когда уже не могу, кажется, выносить смертную шкуру, не в силах скрываться, прятаться, опускать глаза, играть в игры смертных, не понимая их сути.
Я маюсь, подобно призраку в старинной усадьбе.
Может, я и есть призрак?
В моем доме почти не горит свет, а сам я почти не выхожу на солнце. Среди чертежей и записок я ищу ответ – что значит будущее? Для
