Шрифт:
Закладка:
— Еще, тетушка, думаю, нужно для сквада какое-то легальное дело открыть. Хочу, чтобы и законная деньга в карман капала. Да и от жандармов будет какая-никакая защита. Мол, не бандит я, а честный торговец. Вот с этим к вам я и пришел. Может что-то посоветуете?
А вот тут-то у мадам Камовой самым натуральным образом рот раскрылся. Сказать, что она удивилась от последнего предложения, значит ничего не сказать. Это, вообще, натуральной дикостью звучало. Ведь, на улице не очень любили тех, кто пытался по закону жить. Ты сразу должен стороны выбрать. Или ты по одну сторону, или по другую. Никогда еще не было, чтобы вор где-то на середке держался. И вот такое предложение.
Она не сразу в себя пришла. Еще некоторое время молчала, пытаясь со своими мыслями разобраться. Слишком уж они противоречивыми были.
— А скажи-ка мне, Витяй, — тихо, даже непривычно ласково начала она, наклоняясь к племяннику. — Кто это такой умник-разумник тебе все эти мысли нашептал? Давай, давай, колись. Что буркала-то вылупил, шантропа уличная? Думаешь, я совсем из ума выжила и ничего не пойму⁈
Перемена в ней оказалась настолько разительной, что теперь парня проняло до самых печенок. Он аж без единой кровинки в лице сидел, не зная, что ей и ответить.
— Ну? Кто это такой умный здесь выискался? Отвечай — наседала она, видя, что племянник вот-вот все расскажет. — И туфту мне тут не гони. На раз узнаю, если начнешь мне голимые сказки рассказывать.
— Это он все предложил, тетушка, — решился Витян. — Как вчера пришел, так и целый день крутился возле меня. Сначала все подробно про наш сквад и улицу выспрашивал. Мол, что и как устроено у нас, у других. Кто самый главный, как все заведено, кто и чем промышляет. Прямо тьму вопросов задал. Я аж взмок от такого. Зуб даю, на допросе в полиции легче было. А после он у себя засел и до самой ночи носа не казал. Заявился уже при луне и начал про сквад рассказывать.
Мадам Камова вся превратилась в слух, стараясь ни единого слова пропустить. Получалось, возле ее Витяя крутился очень странный человек. И предлагал тот, немало — немного, настающую революцию в воровском деле. Можно даже сказать, что здесь дело пахло новым воровским законом, а вот это было уже очень и очень серьезно. Ведь, за такое старшие могли с легкостью голову снять.
— Сказал, что пришло время новые правила вводить…
Женщина встрепенулась. Значит, она не ошиблась: разговор шел именно о новом воровском законе.
— Старые правила, мол, уже свое отжили и от них нет никакого толку. Пришло время идти дальше. И если я успею первым встать на эту дорогу, то и весь хабар первым к рукам приберу… Пообещал, сделать воровским коро…
Договорить не успел. Женский палец тут же коснулся его губ.
— Хватит, — чуть дрожащим голосом проговорила мадам Камова. — Ты забыл сказать, кто он.
В ее голове, конечно, крутилась пара подходящих имен из молодых и ранних.
— Так это же Рафи, тетушка…
Глава 18
Длинная вереница добротных возов, запряженных теми самыми орловскими битюгами, медленно втягивалась в подворье купца первой гильдии Веретенникова. Шум, гам до небес поднимались. Чувствуя скорую кормежку и теплое стойло, протяжно ржали лошади. Весело перекрикивались возницы с охраной. Уставшие за два с лишним месяца пути с Архангельска, они уже представляли, как после жаркой баньки усядутся за сытый стол с пивом и вином, а потом улягутся под теплый бочок жен и подруг. Шуму добавляла и возня вездесущих мальчишек, галдящих возле обоза и выпрашивающих баранку или сахарный кренделек.
Улыбался и Михаил, спрыгнув с первого воза и ухватившись за массивную дубовую воротину. Предчувствовал скорую встречу с семьей — кареглазой супружницей Аленой и тремя сорванцами. Страсть, как соскучился. Почитай, каждый вечер за эти два месяца про них вспоминал.
Хотел обнять, расцеловать, подарки подарить, что из Архангельска привез. Супруге — теплую пуховую шаль и черные сафьяновые сапожки, мальчишкам — по настоящему булатному ножику с рукоятями из рыбьей кости. Было еще кое-что, чем он хотел семью порадовать. Ведь, хозяин, Афанасий Прокофьевич, самолично ему должность старшего своей охраны предложил и такой оклад положил, что вслух сказать страшно. Теперь точно можно было забыть и про голодные дни, и про рваную одежку у деток.
— Старш[О]й! — со спины к нему подошел Чешко, рыжий парнишка, что в обозе у хозяина в порученцах ходил. От этого вечно, как надутый индюк ходил. — Тебя Афанасий Прокофьевич кличет.
Михаил степенно кивнул. Быстро оглядел себя, чтобы все с одеждой в порядке было. Рубаху поправил, штаны от соломы отряхнул, волосы пригладил. По-другому никак. Чай теперь не обычный охранник или возница, а самый главный в обозе. Большой человек.
— Э-э, — мальчишка рядом с ним мялся. Судя по смущенному лицу, сказать что-то хотел. — Хозяин хмурной очень. Сказывают, с каким-то важным господином вчерась встречался, и вроде о тебе гутарили.
Нахмурившись, Михаил задумался. Сглазил, похоже. Нечего было раньше времени радоваться, планы строить. Как говориться, хочешь, чтобы твои планы не сбылись, расскажи о них Богу.
Может еще все обойдется, вздохнул он. Вдруг хозяин просто какое-то поручение решил дать по приезду домой.
-… Вроде из благородных был господин, — мальчишка понизил голос до шепота и заговорщически наклонился. — И даже одаренный.
А теперь все внутри у него разом упало. Сразу же догадался, что это был за благородный господин из одаренных. Боярин Зауров, сука, что никак его в покое оставить не хотел. Выгнав из отцовой дружины всех старых дружинников, Зауров-младший особо не взлюбил Михаила за его независимый нрав. Пообещал, что тот даже золотарем в столице не найдет работу. Мол, пока не придет к нему, не повинится, не упадет в ноги, ничего ему не заработать здесь.
С той поры Михаил, опытный мастер боя, участник не одной военной компании, и бедовал. На имперскую службу пытался поступить, не брали. По найму в боярскую дружину просился, отказывали. Даже на завод простым мастером хотел пойти, чтобы семью прокормить. К счастью, сюда, к купцу Веретенникову, взяли. Неужели и отсюда попросят?
— Здрав буди, Михайла, — купец, как и настоящий старовер, выглядел соответствующе. Был изрядно дороден, массивен, с густой окладистой бородой с проседью. На нем серый пиджак из дорого английского сукна, жилетка такого же цвета, выглядывают большие золотые часы Брегеты. — Пошли, поговорим.
Отошли в сторону от обоза, чтобы окружающие «уши не грели». Веретенников шумно высморкался, вытерся красным шелковым платком, который затем долго и основательно складывал. Похоже, не знал, как приступить к разговору.
— Повиниться хочу перед тобой Михайла. Не в моем правиле своей слово менять, но…
У Михаила сжалось сердце. Точно, покажут ему на дверь.
— Придется уйти тебе… Пойми, Михайла, не могу я иначе, — от смущения Веретенников нещадно потел, отчего то и дело приходилось вытирать со лба пот. — Даже с моими миллионами не с руки мне тягаться с благородными. За ним ведь и другие встанут, коли я артачится начну. Я же один одинешенек останусь…
Михаил кивнул, с трудом сдерживая эмоции. Злость и ярость изо всех сил рвались из него. Жутко хотелось взять в руки верный карабин и пойти в известный ему дом, чтобы спросить с его хозяина за все.
— Ты, Михайла, только зла не держи. Не могу я иначе.
Купец протянул ему пачку ассигнаций. Рублей пятьдесят, по виду. Для одного много, а для семьи настоящие слезы. Два месяца протянут, а после из квартиры турнут.
Теперь точно уже никто на работу не возьмет. В городе слухи быстро расходятся. Скажут, если уж сам Веретенников испугался, то и нам не с руки в такое влезать.
— Прости, Михайла, если сможешь…
Мужчина опять кивнул, стараясь не смотреть купцу в глаза. Не хотел, чтобы тот видел, что внутри него творится. Нельзя ему сейчас такое показывать, а уж тем более выплескивать из себя. Он ведь мастер боя и такого может натворить
