Шрифт:
Закладка:
— Размечтался. — Улыбка погасла. — Ты знаешь, что это значит?
— Сообщение? Нет, не знаю. Может быть, завтра пойму, когда буду в форме.
— Не само сообщение. Я про «раз, два, три».
Хюльдар медленно кивнул:
— А, это… Да, похоже, одну жертву мы упустили.
Эртла застонала.
— Господи, я могу забыть об этом повышении… Мне точно дадут коленом под зад!
Это было правдой. Если найдут третью жертву и это будет еще один подросток, в кресле начальницы ей не усидеть. Уволят вряд ли, но карьера пойдет под откос. Может быть, посадят на место Гвюдлёйгюра, если тот попросит о переводе.
— Ты ни в чем не виновата. Никто другой лучше не сделал бы. — Хюльдар поймал себя на том, что жутко хочет курить. — У меня предчувствие, что все вот-вот тронется с места.
Бодрости подобное предсказание не добавило.
— Будем надеяться… — Эртла глубоко вздохнула, словно собираясь прыгнуть в бассейн. — А где Гвюдлёйгюр? — Она, казалось, только сейчас заметила, что Хюльдар один.
— Ушел домой, ему надо отоспаться. Будет завтра утром, — будничным тоном ответил Хюльдар, которому меньше всего хотелось, чтобы босс уловила возникшее между ними напряжение.
Она рассеянно кивнула.
— Иди и ты. Уже поздно.
Он не стал протестовать.
— Тебе надо последовать собственному совету.
— Подожду, пока вернутся патрульные, потом пойду. — К месту, где телефон Эйитля ненадолго появился в Сети GSM, направились четверо полицейских на двух патрульных машинах. Они уже позвонили, сообщив, что ничего пока не нашли, но еще не закончили. — Мне нужно быть здесь, если… его найдут.
— Если б нашли, уже позвонили бы. — Телефон Эйитля проследили до тропинки на западном склоне холма Эскьюхлид[14]. Погрешность составляла восемь метров, следовательно, район поиска представлял собой круг диаметром шестнадцать метров. — Независимо от местности четверо мужчин не могли его пропустить.
— Да, но я все равно задержусь. Парни должны вернуться с минуты на минуту. — Эртла сложила руки на груди и зевнула. — Иначе придется воспользоваться тем самым конфискатом.
Хюльдар улыбнулся и пожелал спокойной ночи. Несмотря на усталость, он был доволен. Расследование пошло в гору, Эртла временно оттаяла, он выкурит сигарету и скоро будет в постели. Жизнь была настолько близка к совершенству, насколько это возможно посреди ночи в полицейском участке.
Но это продолжалось недолго, всего несколько шагов. Эртла прокричала ему, что в будущем постарается не отстранять его от расследования; более того — отведет ему более важную роль, чем прочим: писать отчет, который нужно сдать по завершении расследования.
Она отлично знала, насколько Хюльдар ненавидит возиться с бумагами. Очевидно, их временному примирению пришел конец.
Фотокопия рукописного письма, запись номер 2 — размещена на blog.is блогером по имени Vála.
Дальше становилось только хуже. Начинался год, и я думала, что достигла дна. Снова и снова говорила себе, что они одумаются, поймут, что поступают плохо, придут и извинятся. Скажут, что сами не понимали, о чем думали, что я такого не заслуживаю. Что мы все снова сможем стать друзьями.
Но, к сожалению, ничего подобного не случалось. Всякий раз, когда я представляла себе эту сцену, она заканчивалась одинаково: я раскидываю руки и говорю, что не держу на них зла. Что мы можем стать друзьями. Навсегда.
Оглядываясь назад, я вижу, как нелепо это выглядело. С того момента, как я внезапно стала мишенью для проявления самых жестоких инстинктов, и до перехода в среднюю школу время шло медленно. У меня не было никакой общественной жизни, я боялась ходить в школу и проводила выходные, запершись в своей комнате, с ужасом ожидая утра понедельника. Вечерами, пытаясь уснуть, просила Бога устроить извержение вулкана, подобное тому, что произошло на островах Вестманнаэйяр в 1974 году. Тогда всех островитян эвакуировали на материк, а детей отправили в новые школы. Был ли среди них кто-то, оказавшийся в такой же ситуации, как и я? Радовался ли он тому, что пришлось уйти? Надеялся ли начать все сначала с другими детьми, которые не будут постоянно унижать его?
Наверное, нужно было пожаловаться, сказать, что я не хочу жить в этом районе, и настоять на переводе в другую школу. Но не хотелось усложнять жизнь дома, не хотелось еще больше печалить маму — она и без того не знала радостей. Или папу. Я притворялась, скрывала тот факт, что у меня нет подруг, что я ни с кем не общаюсь. Делала вид, что всё в порядке, выдумывала, лгала, делала все, чтобы не объяснять, почему моя жизнь так отличается от жизни других девочек… Например, говорила, что меня пригласили на вечеринку ребята из моего класса, и выходила из дома с какими-то свертками, которые выбрасывала в мусорное ведро, едва отойдя от дома. Потом качалась на качелях на детской площадке за нашим кварталом и возвращалась домой. Если шел дождь или снег, ждала на автобусной остановке, боясь, что меня заметит кто-нибудь из школы. Каждый раз, видя приближающийся автобус, уходила, чтобы он не останавливался.
Только один раз я пригласила других детей на свой день рождения. В тот год все и началось. Никто не пришел. Я солгала, объяснив, что забыла раздать приглашения. Потом сказала, что не хочу проводить его в следующие выходные, потому что большинство девушек будут на гандбольном матче, так что в этом нет смысла. На следующий год сослалась на грипп — мол, все болеют. После этого мама, наверное, решила, что я не хочу никого приглашать, потому что забочусь о ней. К тому времени ее здоровье сильно ухудшилось и она уже не могла заниматься выпечкой.
Я пыталась ходить на мероприятия со своим классом. Это было ужасно. Надо мной издевались, меня унижали, но всегда так, чтобы взрослые ничего не заметили. Учительница считала меня замкнутой и скрытной. Она ни разу не спросила, всё ли в порядке. Даже когда мои оценки пошли вниз и я сдавала домашнее задание с опозданием, оформленное кое-как. Если б она спросила, в чем дело, я объяснила бы, что мои работы всегда крадут. (Иногда их возвращали — подкладывали в сумку расписанные красными каракулями, с обидными кличками, нацарапанными поверх упражнений, которые я так старательно выполняла.)
Думаю, учительница знала о маминой болезни и полагала, что я не могу сосредоточиться из-за нее. Или, что хуже, ей просто было все равно. Я была замкнутая; никогда не говорила ни слова, пока меня не спрашивали. Другие дети обычно оживлялись, когда она была рядом. Подлизывались, улыбались, в рот смотрели…
