Вспоминаю картину, увиденную из окна универмага за несколько минут до дуэли.

На площадь городка, занятого американцами, въехал «виллис» с молодым широкоплечим и счастливым советским офицером. К нему бросились несколько американских солдат — белых, черных. Его подхватили и начали подкидывать в воздух. Тот беспомощно размахивал руками и что-то кричал, а к нему подбегали все новые и новые солдаты и офицеры и тоже не давали опуститься на землю. Потом наконец заботливо посадили в машину и подняв ее на руки, пронесли метров пятнадцать. В ту минуту я был не менее счастлив, чем тот незнакомый мне соотечественник.

Мы с американцами были союзниками в величайшей из войн. Казалось, наша дружба — на долгие времена. Только четырнадцать месяцев прошло со дня окончания войны, но сколько изменений в мире! Вокруг меня много американцев. Некоторые из них ведут себя так, будто они, и только они одни, выиграли войну и чуть ли не возвысились над планетой.

В газетах изобилие материалов, восхваляющих дальновидность американских генералов и героизм американских солдат, проявленные в минувшей войне. Незначительные операции союзнических войск описываются как битвы глобального масштаба. И будто не было вовсе сражений под Москвой и Сталинградом, на Орловско-Курской дуге. Будто не советские танки ворвались в Берлин. Об атомной бомбе пишут как об оружии, которое даст Соединенным Штатам решающее преимущество над всеми потенциальными противниками на протяжении по крайней мере полувека. Не надо слишком напрягать воображение, чтобы догадаться, кто подразумевается под «потенциальным противником».

В Париже идут заседания совета министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции. Разрабатываются проекты послевоенных мирных договоров. Газеты пишут:

«Американцы не пожалели еще одной своей атомной бомбы, чтобы получить право диктовать свои условия».

За океаном находят не просто убежище, но и уют многие военные преступники, «давшие согласие на сотрудничество». Требуют «освобождения подневольных народов» Прибалтики. Ратуют за самостийную Украину. Вынашивают идею раскола советского государства. Дать им развернуться — значит не только нанести ущерб Советскому Союзу, но и поставить под удар отношения между нами и Америкой.

Новая встреча с Сиднеем Чиником позволяла предполагать, что мое «гамбургское сидение» близится к концу.

Да и, честно сказать, надоели глобусы. Теперь я не мог смотреть на них без отвращения».

ГЛАВА VII

Если сесть в лодку у причала, спрятанного от глаз густой осокой, и сделать три-четыре десятка энергичных гребков, в матовой темно-серебристой дали за излучиной взору откроется остров Безымянный, расположенный примерно в семи километрах от Сан-Педро вниз по течению. Достигнув середины реки, можно спокойно сушить весла. Течение само доставит лодку к Безымянному.

Этот остров, ярдов девятьсот в длину и примерно семьсот в ширину, покрытый смешанным лесом, некогда принадлежал трем молодым предпринимателям. Объединив доставшиеся по наследству капиталы, они решили превратить его в место развлечений. В 1907—1908 годах по проекту приглашенного из Канады архитектора начали сооружать карусели, комнаты игр, ресторан. Но в разгар строительства произошла неприятность: редкий по силе паводок смыл прибрежные постройки. Вместе с ними он унес с собой и капиталы и надежды компаньонов. Гидрологи сделали пессимистический прогноз: вода, мол, будет подтачивать остров гораздо быстрее, чем предполагалось раньше, и строить что-либо на нем рискованно.

Остов недостроенной карусели, постепенно ржавевшая динамо-машина, стойки для чертова колеса, стены танцзала остались печальным памятником торопливой идее.

Но проходили годы, уже не было таких крупных паводков, и Безымянный продолжал стоять, как стоял. И тогда в 1947 году права на него приобрел некий господин, пожелавший остаться неизвестным. На холме довольно быстро собрали деревянный особняк из восьми комнат, однако уже спустя год рядом возникло фундаментальное кирпичное здание с башенками, острыми крышами, чем-то напоминавшее европейские замки. К подъезду, украшенному двумя каменными львами, вела лениво поднимавшаяся от причала неширокая асфальтированная дорожка.

Доставленные на барже бульдозеры довольно быстро — в течение одной только недели — ликвидировали поросшие быльем, ржавчиной и мхом следы строительства. Остатки карусели, чертова колеса и прочих громоздких конструкций погрузили на баржу и вывезли, а остальное выбросили в реку. Река широкая, глубокая, то, что унесет, унесет, что не сможет унести, пусть покоится на дне, никому не принесет вреда.

На месте аттракционов выросло приземистое полукруглое здание. По тому, сколько книг, журнальных и газетных комплектов доставили сюда, можно было подумать, что в этом доме расположится хранилище или библиотека. Однако вскоре в то же самое здание начали завозить тяжелые, аккуратно окантованные металлическими полосами ящики. Люди, которые переносили их, работали без лишних слов. Им платили, они делали дело.

И еще построили — быстро и споро — длинный павильон, покрытый двумя слоями звукопоглощающей губки. В самом конце его был блиндаж с механически поднимающимися мишенями в полный человеческий рост; они были разрисованы белыми кругами, расходившимися от точки на левой стороне груди. В противоположном конце оборудовали линию огня с подзорными трубами и приспособлениями, позволяющими одним только нажатием на кнопку приближать мишени.

Недалеко от тира возвели зал. Шведские стенки, кольца и турники делали его похожим на гимнастический: свешивавшиеся с потолка груши придавали сходство с боксерской комнатой, а чучела и фехтовальные орудия на стенках заставляли предполагать, что в этом помещении проходят комплексную подготовку будущие мастера клинка и шпаги. Кроме того, в школе должна была изучаться японская борьба, обозначавшаяся двумя иероглифами — «дзю» и «до», которые расшифровывались длинно и не очень точно: «Победа ума на дороге грубой силы».

В двух комнатах главного корпуса оборудовали радиокабинеты. Для них доставили передатчики, приемники, магнитофоны. Все свидетельствовало о солидности и надежности организации, за короткий срок переворошившей остров, создавшей на нем образцовый городок.

Эта организация имела внушительные средства. Обладая способностью заглядывать далеко вперед, ее шефы отчетливо понимали, какими дивидендами, измеряемыми не в долларах и не в фунтах, обернутся расходы.

Здесь должны были набирать силу и обучаться будущие боевики нового Русского центра. В него влились активные члены нескольких антибольшевистских организаций, в том числе и КАНАКО. На Безымянном бурлила жизнь. Первую партию составили семнадцать человек — семеро русских, двое полунемцев-полурусских, трое украинцев, трое литовцев, эстонец и один бывший одессит, в котором слилось столько кровей, что определить его национальную принадлежность было практически невозможно.

Эти семнадцать отбирались самым тщательным образом из сорока абитуриентов от 26 до 38 лет. На собеседованиях выяснялось не только знание русского языка и русской истории, но и умение быстро принимать решение, высоко ценилась физическая подготовка.

Одного веснушчатого благообразного молодого человека не приняли только за то, что он не смог подтянуться на турнике более трех раз. Другого (это