Меня рвет так сильно, что я лежу на полу, прижавшись щекой к плитке, чтобы хоть чуть-чуть охладиться и прийти в себя. Меня тошнит от выпитого алкоголя, но еще и от себя, – гложет совесть и страх, что я натворила нечто ужасное, что моя жизнь изменилась навсегда и скоро случится что-то очень плохое. Страх. Начинаю вспоминать прошлую ночь. Обрывки разговора, прикосновения, взгляды – все перепуталось. Кажется, я говорила то, что нельзя говорить вслух, никогда в жизни. Я чувствую, как подступает тошнота, снова и снова, пока я в душе, едва стою на ногах, мне хочется выплеснуть все из себя, алкоголь, и мысли, и воспоминания.

Я чуть ли не через силу заливаю в себя кофе, иначе до поселка мне не дойти. Пью целую пинту воды, даже не думаю собрать обед, ухожу без него, вид и запах еды невыносим.

Прохожу мимо кухни Макговернов, земля качается под ногами, будто я на корабле, и вдруг умные стеклянные двери раздвигаются. Я продолжаю идти. Как только я подхожу к мусорным контейнерам, я вспоминаю, как свалилась в них накануне, – так вот откуда у меня синяк на бедре.

– Аллегра, – зовет Бекки. На ней темно-синий брючный костюм и темно-синяя шелковая блузка, расстегнутая ровно настолько, чтобы намекнуть на черный кружевной лифчик. Вся такая бодрая и довольная после отпуска. Выглядит фантастически. А я никогда не чувствовала себя хуже. Я надела все самое темное, что смогла найти.

– Хорошо провела вечер, Аллегра? – спрашивает она.

Может, я не падала в их мусорку, не включала сигнализацию в четыре утра и ее мужу не пришлось поднимать меня на ноги. Сама не знаю, что вчера происходило, но не собираюсь ни спрашивать, ни извиняться. Бурчу что-то неопределенное в ответ, ни да ни нет.

Она просит посидеть с детьми сегодня, что-то у них там запланировано с друзьями, ужин в китайском стиле, а я не могу сосредоточиться на ее словах. Мне всегда было плевать на подробности, главное – знать, во сколько я им нужна. Зачем люди тратят время на детали? Я перебиваю ее на полуслове. Иначе никак. Я снова чувствую позыв, во рту сухо, как в пустыне, и, несмотря на кофе, зубную пасту и воду, я все еще ощущаю мерзкий вкус рвоты. Она не в восторге, что я перебила ее, но почему именно сегодня ей приспичило поговорить, может, она решила, будто мы подружки, – раз я застала ее за этим идиотским занятием, а теперь она видит, что я тоже человек.

– В семь вечера, пожалуйста, – говорит она и делает несколько шагов в мою сторону, оглядываясь на кухню, чтобы убедиться, что опасности нет. Затем добавляет шепотом: – Аллегра, кстати, о том, что произошло несколько недель назад…

Я не могу ее слушать, просто не могу. Меня точно сейчас стошнит. Мне жарко, я вспотела, будто я сижу на печке. Нельзя было надевать фуражку до начала смены, но я хотела спрятаться, еще и очки надела. Наверное, похожа на Робокопа. Она говорит тихо, без капли самоуверенности, мягко и кротко, такой я ее еще никогда не видела, и в любой другой день мне было бы интересно пообщаться. Но если она не хочет, чтобы меня стошнило на ее темно-синий брючный костюм «Прада», ей надо сейчас же отойти.

– Все нормально, – говорю я, стараясь глубоко дышать, но капельки пота выступают на лбу, голова нагрелась под фуражкой и волосами. – Меня совершенно не касается, что ты сделала и что ты делаешь, – говорю я, – я никому ничего не скажу. Обещаю.

Она внимательно смотрит на меня. Наверное, нелегко понять, о чем я думаю под этим костюмом Робокопа. Затем она кивает с облегчением.

– Только в следующий раз не в моей постели, – добавляю я. – Противно как-то.

Она поднимает руки в знак примирения, будто ее ужасают эти подробности, и она просит меня не продолжать.

– Конечно, – говорит она, – больше не буду.

Интересно, сколько раз она делала это раньше, но, наверное, лучше не знать.

В туалете спускают воду, громко, и мы обе вздрагиваем от испуга. Я поднимаю глаза на комнату над раздвижной стеклянной дверью. Окно распахнуто, окно ванной в хозяйской спальне. Я бросаю взгляд на кухню, не там ли Доннаха, может, это кто-то из мальчишек ходил в туалет, но его нет на кухне, там только мальчики, все трое. Бекки замерла, даже не моргает. Меня мутит – и за нее, и за себя.

– Ты не сказала ничего конкретного, – говорю я тихо. А про себя думаю, что это ведь я упомянула свою постель.

Я вижу, как она прокручивает наш разговор в уме. Ей явно не хочется возвращаться в дом, расхлебывать кашу.

– Увидимся в семь, – говорю я, отступая, бросая ее одну.

Я тут же достаю стеклянную бутылку и жадно глотаю воду. Никакого пластика. Иду мимо неунывающего человека в костюме и наушниках, с рюкзаком, он широко шагает под музыку, чуть ли не приплясывая. Ни разу даже не взглянул на меня. Интересно, он вообще замечает, что проходит мимо меня каждое утро, замечает, когда меня нет или что иногда мы пересекаемся в разное время и в разном месте. Может, и нет. Может, не все такие, как я. Мне немного лучше, тенистый туннель между деревьями освежает, здесь дышится легче. Я снимаю фуражку. Прохожу мимо бегущей женщины, которая вечно заваливается на бок. Ее так кренит, что ума не приложу, как она вообще держится на ногах. Пот капает с ее лба, блестит на груди, она бежит не очень-то быстро, я пешком ее обгоню. Голова у нее взмокла, волосы прилипли ко лбу, груди подпрыгивают и раскачиваются на бегу. Хотя нет, только левая грудь, а правая остается на месте, она придерживает ее рукой, плотно прижатой к боку как раз с той стороны, на которую она заваливается, а вторая рука двигается, будто она изображает паровозик. На нее даже смотреть больно, так и хочется проверить, что мои груди на месте.

Она смотрит на меня, но как бы сквозь меня. Наверное, даже не замечает моей вялой улыбки, стараюсь ободрить ее как могу. Она завернула за угол, а передо мной тянется длинная тропа. Чудесная тропа, окаймленная деревьями, чьи ветви переплетаются над моей головой, будто арка. Не знаю, где взять сил сегодня? Тропа кажется бесконечной, будто никуда не ведет. А я и не хочу, чтобы она кончалась. Я чувствую себя в безопасности здесь, обласканная свежим прохладным ветерком. Как только я покину парк замка Малахайд, я столкнусь с людьми, запахами, дорожным движением, шумом. С последствиями и расплатой. Не сегодня.

Я делаю несколько неуверенных шагов в сторону скамейки, на которой написано, что здесь сидела Люси Кертан, и сажусь бок о бок с ее призраком, усталость сковывает меня по рукам и ногам, все тело болит и ноет в таких неожиданных местах, что даже думать не хочется. Немецкий дог с хозяином. Дог без поводка, обнюхивает мои ботинки. У меня даже сил нет, чтобы оттолкнуть его. Я вполне сошла бы за статую в парке. Не удивлюсь, если на меня наделают птицы. Старик и его сын медленно проходят мимо меня. Доброе утро, доброе утро, доброе утро, шепчу я.

А теперь у меня есть несколько минут тишины и покоя, пока не появится еще кто-нибудь. Я закрываю глаза и стараюсь настроиться на созерцательную медитацию, чтобы убедить себя, что мир не рухнул, что вчера вечером я не сделала то, о чем я думаю. Не получается. Никакого просветления, только похмелье и жалкое одиночество. Щепотка стыда, капля горечи, пригоршня сожалений. Томить на медленном огне двадцать четыре часа.