Шрифт:
Закладка:
Когда начался фильм, я стала прислушиваться к реакции зрителей и осталась довольна: до них доходили все комедийные трюки. Зал гоготал.
И вдруг – тревога! Зажегся свет. Но зрители начали топать ногами и требовать продолжения просмотра. Свет погас. Демонстрация фильма продолжилась.
Когда картина закончилась, послышались дружные аплодисменты. Это было приятно. Вошла билетерша и попросила пройти за ней в кабинет директора.
– Он ждет вас, – сказала она.
Проходя мимо буфета, мы, к нашему великому огорчению, никаких булочек там не обнаружили. Неужели Черняк просто пошутил? Директор встретил нас стоя и аплодируя. После нескольких приветственных слов и комплиментов он подал мне какой-то пакет.
– Что это? – удивленно спросила я.
– Подарок, – шепотом произнес директор. – А что за подарок – увидите дома. Только несите осторожно. О-очень осторожно. Бережно.
Всю дорогу домой мы гадали – что это может быть? Едва переступив порог, я развернула пакет, а там был… торт! Самый настоящий! Эля сразу приступила к делу: приказав нам раздвинуть стол, вооружилась ножом и стала резать торт на малюсенькие кусочки. Теперь это уже были настоящие птифуры. Эля строго запретила дотрагиваться до торта, пока не закипит чайник, а он, как назло, закипал ужасно медленно.
И в этот момент началась бомбежка. Пришлось спуститься в бомбоубежище, а когда мы вернулись, то ахнули: от взрывов лопнуло оконное стекло, и весь торт был усыпан мельчайшими осколками. Увы, насладиться роскошным подарком директора кинотеатра нам так и не удалось.
В конце ноября паек сократили. Сил у нас все меньше и меньше. Но мы не сдаемся и даже пытаемся шутить. «Спасибо немцам, наконец-то я довольна своей фигурой», – смеюсь я. Да и многие мне часто говорят, что я стала стройной, как молодой тополь. Что ж, слышать такие комплименты весьма приятно.
Закончилось мое дежурство на киностудии – можно «бежать» домой. Плетусь по территории «Ленфильма», навстречу мне – запыхавшийся боец:
– Янина Жеймо! Я вас ищу по всей студии! Машина ждет! Выезжаем прямо сейчас!
– А куда мы должны ехать?
– Как куда? В госпиталь!
– Зачем? Я совершенно здорова.
– Разве директор вас не предупредил, что вы сегодня будете выступать в госпитале? Он нам пообещал, что вы выступите.
– Я? Выступлю?
– Ну да! Скорее! Раненые бойцы ждут вас!
– А что я должна делать?
– Не знаю, товарищ Жеймо. Мне приказано вас привезти.
– Ясно. Я только зайду домой, переоденусь.
– Нет-нет! – завопил боец. – Это даже хорошо, что вы одеты по-боевому. Поехали!
Пришлось подчиниться. Я села в машину, и мы помчались. Госпиталь находился на Марсовом поле. У входа меня уже поджидал какой-то офицер. Поздоровались. Он повел меня… в столовую.
– Поешьте сначала, – сказал офицер.
Дежурный боец поставил передо мной тарелку горячего супа. Я с вожделением посмотрела на суп. Съела две ложки – и все, больше не могу. Хочу, но не могу. А почему – и сама не понимаю. Вот глазами так бы и проглотила все до капли, а… не могу.
– Ладно, – говорит офицер, – после выступления вернемся сюда, и вы поужинаете.
– А где остальные артисты? Мне сказали, что…
– Ой, простите, произошло маленькое недоразумение: всех остальных отвезли в другой госпиталь. Так что вы тут будете выступать одна.
Он повел меня по коридору и остановился у какой-то двери.
– Вам сюда, – сказал он и, извинившись, ушел.
Нерешительно открываю дверь и попадаю на сцену. На сцене – трибуна, а внизу, в зале, – кровати с ранеными. Подхожу к трибуне. Мама дорогая! Трибуна рассчитана на великана, а я-то… скажем так, не великан. И ни одного стула, чтобы встать на него. Что делать? Попробовала обойтись без подставки. Ну конечно! Над трибуной торчит только моя макушка. Дурацкое положение. Внизу раздались смешки. Тогда я вышла из-за трибуны на сцену. Раненые стали хохотать еще дружнее. Судя по репликам, теперь их насмешил мой боевой костюм. Что ж, я рада, что они развеселились, а из-за чего – неважно. Подойдя к авансцене, я, не обращая внимания на смех, начинаю понемногу разоблачаться: снимаю сумку с медикаментами, винтовку, каску… При этом я рассказываю бойцам, как в саду Госнардома, приняв меня за мальчишку, сердобольный дядечка из лучших побуждений так треснул меня по шее, что я упала на дно траншеи. Рассказывая это, я хотела снять с себя козью куртку, но услышала голоса: «Не снимайте, а то замерзнете! Здесь холодно!»
Кто-то из раненых крикнул:
– Товарищ Жеймо! Спуститесь, пожалуйста, в зал, к нашим койкам, – мы плохо вас слышим из-за гогота!
Смеялись они, как здоровые, – и меня это очень обрадовало. Я спрыгнула со сцены, подошла к ближайшей койке и, сев возле раненого, предложила:
– Давайте сделаем так: вы будете задавать мне вопросы, а я буду отвечать.
И тут началось!
– Почему вы остались в Ленинграде?
– Как почему? Кому-то же надо оборонять город.
Снова дружный смех. Кто-то спросил:
– Скажите, а правда, что Шостакович тоже в Ленинграде?
– Он был в Ленинграде до конца октября, служил здесь в полках народного ополчения и написал две первые части своей симфонии, посвященной Ленинграду. А потом по приказу из Смольного был эвакуирован.
– А правда, что американцы предлагали ему свой самолет, чтобы увезти в Америку?
– Правда. Чистая правда. Но он отказался.
– А что он сейчас делает?
– Продолжает писать Седьмую симфонию. О войне и Ленинграде.
– А когда он ее закончит?
– На этот вопрос я ответить не могу. Творчество – штука довольно сложная. Но я уверена, что он отдает этому все свое время и все свои силы.
– А много сейчас в Ленинграде артистов и режиссеров?
– Немало. И все они днями и ночами дежурят на крышах домов, ликвидируют зажигательные бомбы.
Вопросов было множество. Бойцам интересно было знать все о кино, о творческих людях. Время пролетело незаметно. Но вот раздался звонок: ужин. Я попрощалась с ранеными, а они пожелали мне поскорее встретиться с моими ребятишками и мужем.
– И пожалуйста, уезжайте отсюда! Вы нам лучше делайте в тылу фильмы. Это для бойцов на фронте – хорошая зарядка перед боем.
Меня опять привели в столовую, принесли щи, но я снова не смогла съесть и пары ложек. Офицер взглянул на меня, вздохнул и дал мне какой-то пакет, сказав:
– Это от нас – в благодарность за веселый и интересный вечер.
Попала я домой, когда было совсем темно. На пороге меня встретила Эля:
– Где ты пропадала? Я вся извелась!
