Шрифт:
Закладка:
— Очень хорошо. Можете не спешить. Через некоторое время я загляну, чтобы справиться, как у вас идут дела.
Монах вышел, оставив дверь открытой — вероятно, чтобы усилить движение воздуха. Сделав глубокий вдох, Том сел напротив манускрипта и приготовился его изучать. Он достал блокнот, лупу и выложил на стол. Манускрипт был одет в изящный кожаный переплет. Том начал с волнением листать страницы. Многие сцены были ему знакомы по другим изданиям. Должно быть, Корнарос видел более ранние версии «Деяний Александра», поскольку целый ряд эпизодов воспроизводил каноническую иконографию. Возможно, художник изучал старинные списки во время пребывания в монастыре Святой Екатерины на горе Синай. Или когда жил на Кипре, где старые греческие традиции очень сильны. Страницы манускрипта были сделаны из пергамента, каждой главе предпосылалась иллюстрация.
Первая, привлекшая внимание Тома, изображала сюжет, традиционный для всех «Деяний», — миф, возникший спустя много времени после смерти Александра. Картинка представляла Олимпию, мать Александра, и египетского фараона-чародея Нектанебо Второго — по совпадению того самого, чей саркофаг был привезен в Британский музей и поначалу, пока не расшифровали иероглифическую надпись, принят за саркофаг Александра. Согласно «Деяниям», когда персидский царь Артаксеркс вторгся в Египет в 442 году до новой эры, правивший тогда фараон Нектанебо, провидя свое неминуемое поражение, бежал в Македонию, где был принят Филипом Вторым под покровительство царского двора. Нектанебо якобы влюбился в Олимпию и замыслил соблазнить ее с помощью искусства магии.
Изготовив восковые фигурки и погрузив их в волшебное зелье, Нектанебо внушил Олимпии во сне, будто ночью к ней снизошел Зевс Амон, соблазнил ее и предсказал, что от их союза родится сын, который станет правителем мира. Этот миф был призван кровными узами связать Александра с египетским престолом, так же как некоторые версии «Деяний», представляя Роксану персидской царевной, легализовали его персидское владычество. Это было и эхом легенды о происхождении Александра от отца-Зевса, которая имела повсеместное хождение при жизни Александра и всячески культивировалась Олимпией. В этой легенде Зевс нередко представал в виде змея или разряда молнии. Хитроумная сказка про Нектанебо была более правдоподобна и к тому же весьма выгодна.
На иллюстрации Корнароса Олимпия в соблазнительной позе возлежала на необъятном ложе, устланном мягкими подушками. На стенах горели факелы в шандалах. Нектанебо в образе Зевса Амона с головой овна и длинными золотыми рогами приближался к ней. Его спина была покрыта черной бараньей шерстью. Спереди на груди курчавились собственные черные волосы. Держа в руке золотой скипетр, он осторожно подступал к изножью кровати Олимпии. Она же, приподняв голову, благосклонно смотрела на него. Художник давал понять, что царица не так уж и заблуждалась относительно его обмана, а может, и сознательно участвовала в нем. Так же как на иконе, краски были насыщенными, а детали тщательно выписанными, несмотря на мелкий масштаб картинки.
Следующая сцена, на которую обратил внимание Том, нечасто становилась сюжетом живописи. Александру было всего двадцать два года, когда в 334 году до новой эры он со своей армией выступил из Македонии, чтобы начать беспрецедентную кампанию военных завоеваний. Переплыв из Европы в Азию через Дарданеллы, он первым сошел с корабля и воткнул копье в землю. Этот жест должен был символизировать, что вся Азия покорится его оружию. Таким образом он отождествлял себя с гомеровским героем Протесилаем, который первым высадился возле Трои. Протесилай был также первым убитым греческим воином, чем снискал себе бессмертную славу. Александр, однако, хотел, как Ахилл, стяжать вечную славу на поле брани. Его любимой книгой действительно была «Илиада» Гомера, и, как свидетельствовали современники, он повсюду возил ее с собой. Согласно легенде, царь каждую ночь клал под подушку экземпляр, подаренный ему учителем Аристотелем. Вот почему Александру так хотелось увидеть руины Трои и вот почему именно там он сделал свою первую остановку в Азии. Особенно он мечтал побывать на могиле Ахилла.
Именно этот эпизод из жизни великого полководца стал сюжетом рисунка Корнароса. Александр и его ближайший друг Гефестион верхом скачут друг за другом вокруг огромного могильного кургана Ахилла, воздвигнутого на Троянской равнине, где он пал. Художник запечатлел один из начальных моментов прославленной биографии великого героя. В ликовании от того, что воочию видит могилу кумира своей юности, Александр, отрешившись от всех царских забот, соревнуется со своим наперсником. Молодые люди наслаждаются жизнью и обществом друг друга, все великие завоевания еще впереди. Это трогательный момент молодости Александр будет вспоминать годы спустя, когда неподалеку от Вавилона умрет Гефестион. И тогда Александр устроит роскошную тризну по другу и поминальные спортивные игры, подобные тем, какие Ахилл устраивает в память о Патрокле в предпоследней песне «Илиады».
В античной литературе есть упоминания о могиле Ахилла. В Восемнадцатой песне «Илиады» дух Патрокла сообщает Ахиллу: он желает, чтобы их прах покоился вместе в золотой урне — драгоценном даре матери Ахилла Фетиды. «Илиада» заканчивается накануне гибели Ахилла, но в конце «Одиссеи», когда Одиссей спускается в подземный мир, дух Агамемнона описывает ему погребение Ахилла, во время которого золотую урну захоранивают под гигантским курганом. Есть письменные свидетельства о том, что могилу Ахилла в древности посещали немало знаменитых людей, в том числе персидский царь Ксеркс и многие римские императоры. Она стала своего рода местом паломничества и поклонения герою — в отличие от могилы Александра, местонахождение которой с определенного времени было неизвестно. В античном искусстве Ахиллову усыпальницу иногда изображали в сцене жертвоприношения, совершаемого Поликсеной, младшей дочерью троянского царя Приама. Более поздние европейские художники предпочитали рисовать ее как могилу, находящуюся при храме. Иллюстрация Корнароса следовала античной традиции.
Том с особым удовольствием отметил еще одну картинку, на которой Роксана танцевала перед Александром. В плотно обволакивающем покрывале она кружилась перед царем и его придворными. В трактовке Корнароса, однако, она при этом смело смотрела на царя, и их скрестившиеся взгляды предвещали общее будущее. Том неожиданно опять вспомнил Викторию Прайс и позу Танцовщицы Бейкера, которая очень напоминала позу танцовщицы на иллюстрации Корнароса. Неужели этот шедевр эллинистической бронзовой скульптуры действительно изображал Роксану, танцующую для Александра? Сходство было поразительным, но недостаточно точным для уверенного вывода — особенно учитывая большие хронологические и географические различия. Однако неправдоподобное видение Виктории Прайс делало сравнение чрезвычайно заманчивым, хотя подтвердить ее фантастическую историю не представлялось возможным.
Был заинтригован Том и иллюстрацией, изображавшей Александра и Роксану в их первую брачную ночь. Она явно перекликалась со знаменитой картиной на тот же
