Шрифт:
Закладка:
Финн Элиас Лённрот, сын сельского портного, родился в еще более бедной дощатой избе, чем домик семьи Арины Родионовны. Сооружена эта изба была его отцом, и через пять лет после смерти Лённрота, в 1889-м, ее специальным приказом финского сейма объявили национальным достоянием. За плетень смотрит пара сдвоенных окошек, в горнице – только стол с табуретками и стулом, печь для обогрева и готовки, кровать, колыбелька да прялка, однако стены и печь чисто выбелены, а деревянная мебель укрыта коврами, и еще есть в доме кантеле, на котором мальчик Лённрот умел играть. После начальной школы в Дриополитанусе – Таммисаари и школы второй ступени в Порвоо он пошел учиться в Туркускую академию, где сблизился со Снелльманом, главным идеологом финских реформ, и много-много позднее женился на его кузине.
В 1827 году Турку был уничтожен пожаром, и по приказу Николая Первого университет перевели в Хельсинки. Вся Европа в это время наблюдала за борьбой греков против турок, и новая университетская библиотека, спроектированная архитектором университета Карлом Людвигом Энгелем в классическом стиле, стала для учивших и преподававших здесь греческий финнов больше чем просто архитектурной классикой: это был импульс для борьбы за независимость собственного народа. В 1829-м в Хельсинкском университете впервые ввели курс финского языка.
Лённрот, также изучавший греческий, латынь и иврит, сначала защитил диплом на тему «Вяйнемяйнен – бог древних финнов», а потом диссертацию о магии в народной финской медицине. Он параллельно учился на лекаря и с 1833-го 20 лет проработал врачом в Каяани, где написал книгу «Домашний врач финского крестьянина». Здесь он запомнился и полюбился горожанам своим веселым характером. В центре Каяани на рыночной площади стоит элегантная маленькая ратуша, возведенная в 1831 году по проекту Энгеля. В этом шедевре деревянного ампира под башенкой с часами как тогда, так и сейчас устраиваются приемы и увеселения с танцами. Открытие небольшой выставки позволило мне побродить среди каяанских любителей искусства с бокалами шабли и увидеть в угловой комнатке висящие напротив друг друга репродукции «Ангела Златые власы», украшенного рушником, и картины Галлена-Каллела «Илмаринен кует сампо». На памятной же доске у входа во двор ратуши, который замыкается стеной художественного музея – бывшего здания полиции, выстроенного в духе ар-деко в 1936-м, говорится собственно всего лишь об одном историческом факте из жизни Каяани XIX столетия. О том, как Лённрот, танцуя тут на балу, влюбился в некую Анну Лосису Хейнкелл, но не смог жениться на ней и в день своих именин слушал, как горожане распевали на улицах: «Эллу коня не завел, Эллу жены не нашел». Так, без жены и поначалу пешком Элиас Лённрот отправлялся записывать руны. В первых своих путешествиях 1828, 1831 и 1832 годов он выступал из Саммати, потом Хельсинки и Лаукко и за летние месяцы обходил районы вокруг Миккели и Савонлинны, добирался до Куопио, Нурмеса, Иисальми и Каяани. Потом уже из Каяани плавал он на лодках и путешествовал когда пешком или в крестьянских телегах, когда на лыжах или в кережах – оленьих упряжках в районы Кухмо, Кеми, Коли, Петсамо, добрался до Соловков и Архангельска, Каргополя, Лодейного Поля, Валаама и Эстонии.
И теперь к северу от Каяани количество дорог заметно сокращается буквально до трех, ведущих в столицу Лапдандии Рованиеми. На этих путях чаще встретишь пасущихся на обочине или бегущих куда-то оленей, чем автомобили. Каяани был городом более на водном, чем сухопутном пути из Карелии в Оулу, на берег Ботнического залива, который освоили купцы Новгорода, и по Ореховецкому миру Оулу и водная дорога к нему считались принадлежащими Новгородской республике. Так было до XVII века, когда шведы установили здесь свой контроль, а Пер Брахе-младший возвел на воде крепость, чтобы защищать важный центр экспортной отрасли – смолокурения. Швеция поставляла огромные объемы дегтя и таким образом поддержала эпоху Великих географических открытий, а также способствовала популярности дегтярного шнапса. В 1716 году крепость взорвали русские, и теперь руины ее оснований живописно вписаны в систему шлюзов в самом центре Каяани. Из этого города Пера Брахе-младшего, севернее которого в 1890-е годы мало кто говорил на шведском, Лённрот в 1833–1842 годах совершил семь экспедиций в поисках народных сказаний. Он начал путешествовать и записывать руны, еще учась в Хельсинки, а из Каяани по рекам и озерам, как ходили когда-то древние карелы и новгородцы, добрался до деревень Ухтуа (теперь – поселок Калевала), Вуоннинен (Войница), Латваярви (Ладвозеро), где записал основные эпические руны у певцов Онтрея Малинена, Ваассилы Киелевяйнена и Архиппы Перттунена. Лённроту приходилось забираться в своих экспедициях все дальше на север потому, что в первой половине XIX века в области Саво, в Карели и в Каяани бушевали народные проповедники, крестьянские радикалы-лютеране, которые уничтожали остатки финской и карельской языческой культуры с еще большей страстью, чем официальные шведская и русская Церкви. В финской Карелии руны исполняли менее охотно, чем в русской, так как пасторы осуждали языческое пение и потомственные певцы помнили о казнях рунопевцев, совершавшихся в годы шведских «охот на ведьм» XVII века. А в нынешнем Калевальском районе Карелии, внутренних лесах Беломорья православные карелы и староверы свободно жили, не испытывая такого давления, ведь православные священники не так подробно вмешивались в жизнь прихожан (пасторы должны были как минимум дважды в год проверять грамотность паствы), у раскольников же священник требовался лишь при обряде крещения.
В 1841 году Лённрот путешествовал по Лапландии вместе с переводчиком своей «Калевалы» на шведский, ученым-лингвистом Маттиасом Александром Кастреном, сыном пастора из Рованиеми. Именно изданная в 1835 году «Калевала» побудила Кастрена, доктора философии и восточных языков Хельсинкского университета, переориентироваться на Северо-Восток в своих исследованиях древних культур. Пионер сравнительного языкознания, Кастрен в 1842–1849 годах объездил весь Русский Север и Сибирь, составляя словари самоедов, коми, ханты, тунгусов, бурят. Всего он сохранил для истории речь двух десятков народов. В 49 лет, умирая от