на месте Мустио располагался королевский литейный завод, который в 1644-м купил первый представитель семьи Линдер. Его потомок в 1700-х годах женился на дочери владельца местных земель Анне Кристине Крей и, таким образом, объединил завод и землевладение. В XVII–XVIII веках развитие завода и усадьбы шло по нарастающей, и вот уже Магнус Линдер пригласил строить свой новый дом Эрика Палмстедта из Стокгольма, архитектора театра короля Густава III в Грипсхольме, а также зданий стокгольмской биржи и таможни. Первоначально проектом дворца занимался Кристофер Фридрих Шредер, строивший в Турку, втором столичном городе Швеции, но Линдеру его предложения казались слишком скромными.

Хотя, на мой взгляд, благородство этому помещичьему дому сообщает именно легкий оттенок архитектурной сдержанности и старомодности: классический деревянный дворец с центральным ризалитом в три окна между четырьмя пилястрами (всего же по фасаду у Линдеров целых девять окон) перекрыт высокой барочной крышей на староголландский лад, в которой прорублены круглые мансардные окна, слева и справа от поместительного мезонина. Ясная симметрия и строгий геометрический декор сообщают дворцу Линдеров ощущение надежности и покоя, с которым он до сих пор смотрит на нас через сохранившиеся двойные стекла «времен очаковских и покоренья Крыма». От завода, поселка и церкви отделен он речкой, прудами и парком, центральная часть которого неплохо сохранилась. Рядом с действующим собственным усадебным театром работает нынче ресторан в каретном сарае. Утопает в кустах сирени и зарослях таволги игрушечная Шапель, раза в три меньше, чем в Петергофе, но современница императорской. Через готическую арку-видоискатель, стоящую на центральной аллее парка, открывается в просвете деревьев другой – высокий – берег реки. На холме виден павильон – «средневековая» башня, родственница Белой башни в Царском Селе и мавзолея Николаи в Монрепо. От ее подножия бежит ручей-водопад, к которому через реку ведет изящный мостик. На той стороне усадебные посадки давно уже проросли березами и елками. Под перголой, стоящей по колено в траве, гуляют гигантские усадебные куры. Чуть дальше на пристани загорают постояльцы маленькой гостиницы, расположившейся в старинных усадебных службах.

В доме сохранилась парадная спальня и кровать, принимавшая под своим балдахином короля Густава III и двух императоров – Александра I и Александра II, а также исторические комнаты и множество реликвий. Так, в зале с картинами, написанными, по легенде, французским декоратором рубежа XVIII и XIX веков, молча встречает туристов расшитый золотом мундир владельца поместья Константина Линдера, заместителя председателя экономического департамента финского сейма, министра статс-секретаря Великого княжества Финляндского и члена Государственного совета Российской империи при последнем российском императоре. Картины, написанные в мрачной гамме, сочетающей местные оттенки глины с оттенками золы, представляют северные пейзажи, в которых среди вековых елей, у подножий гранитных утесов, под облаками стоят лесные хижины угольщиков (шарбоньеры) и руины гиперборейских памятников: пирамиды и обелиски смотрятся в озера; и финские пейзажи открываются в просветах арок, совсем как в парке, откуда мы только что пришли, где несется вниз к неподвижному зеркалу озера романтический пенистый поток.

Сохранились здесь и великолепные густавианские зеркала и люстры, мебель, обтянутая тканями рокайльных фисташковых тонов, на стенах – ампирные гризайли под мрамор, представляющие различные трофеи или тончайшие легкие рельефы в виде жертвенников и гирлянд. В парадной столовой у камина стол накрыт на шесть кувертов, а портреты обоих императоров на каминной полке словно бы удостоверяют, что именно их визита ожидают во дворце. В гостиной же под семейными портретами ждет кофейный сервиз: ждет он Амалию фон Лерхенфельд фон Штернфельд фон Крюденер, бабушку Константина Линдера, и Терезу Матильду фон Мекленбург-Стрелицкую фон Турн и Таксис, его прабабушку. И конечно, потомков господина Магнуса Линдера, внука Константина Линдера, который выкупил из казны родовой дворец, восстановил хозяйство и открыл это чудесное место всем любителям старины.

В другой гостиной, справа от печи, украшенной изразцами с изображением меандра и бирюзовых ваз с букетами, висит небольшой портрет первой жены Константина Линдера Марии Мусиной-Пушкиной, а ниже, на дамском бюро, видим мы и гравюру с портрета ее матери Эмилии Шернваль. На каминной доске – репродукция картины бала 1863 года в присутствии Александра II, где Мария Линдер получила приз за лучший костюм и воспользовалась этим поводом, чтобы просить императора даровать Великому княжеству Финляндскому свободу вероисповедания[26]. В следующей за этим залом спальне над диванчиком в яхтинг-стайл висит огромный портрет сына Марии Ялмара Линдера в канотье и ослепительном летнем костюме на лестнице Мустион линна. Ялмара, первого финского автомобилиста и монархиста-тред-юниониста (он установил на семейном заводе восьмичасовой рабочий день и в годы революции 1917-го купил замок в Швеции, чтобы перевезти туда семью Николая II), написал родственник и друг дома, известный художник-аристократ Луис Спарре, который возводил свой род к королю Эрику Кнутсону, женатому на дочери датского короля Вольдемара и Софии Новгородской. Есть во дворце и комнатка, посвященная охоте, с оленьими рогами, чучелом медвежонка-подростка, шкурами волков и лис, убитых Ялмаром. Как-то раз на охоте, где он, в прошлом женатый на одной из сестер Густава Маннергейма, был вместе с генералом, присутствовала и сводная сестра Ялмара от второго брака его отца, которую в семье звали Китти.

Судьба некоторых женщин в этой семье заставляет вспомнить о роке. Все русские школьники знают про Эмилию Карловну Мусину-Пушкину, дочь губернатора Выборга Карла Йохана Стьернвалла-Шернваля, что «стройней ее талии на свете не встретится, и небо Италии в глазах ее светится, но сердце Эмилии прочнее Бастилии», так как, заметим, она преданно любила мужа, декабриста Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина. Но не многие знают, что, прожив всего 36 лет, эта красавица, рожденная в Пори, в родительском поместье, умерла от тифа в имении Мусиных-Пушкиных Борисоглеб, где ухаживала за больными крестьянами, больницу для которых сама же и построила. Дочери ее, Марии Мусиной-Пушкиной, было тогда шесть лет, и попечение о ней взяла на себя тетка, Аврора Демидова-Карамзина.

Аврора Шернваль была не менее знаменитой красавицей, чем ее младшая сестра. Если Эмилия являлась музой Лермонтова, а Пушкин говорил, что она единственная соперница его жены на балах, то Авроре посвящали стихи Баратынский и Вяземский. В отличие от Эмилии Аврора прожила исключительно долгую жизнь, успев побывать фрейлиной и статс-дамой трех российских императриц, включая последнюю. Двое ее возлюбленных и оба мужа умерли безвременной смертью, за что в обществе Аврору, буквально «красавицу как с полотна Брюллова», звали за глаза «роковая Аврора». Замечу, что в Суоми «авроры» – не аттические утренние зори, а экстатические северные сияния. Рок Авроры стал и роком всей страны. Существуют две версии, почему крейсер «Аврора» назвали в честь греческой богини утренней зари. Согласно одной,