розовых и серых камней. Над деревянной дверью с коваными засовами сделано гранитное обрамление-кокошник – рельеф, изображающий лучи-ягоды-цветочки или жемчужины, которые понизу слагаются в крылья. На фасадах готических соборов Европы этим гранитным «бусинам» соответствовали маленькие облака с ангельчиками или святыми, а тут, где святых не сотни, лучше напомнить о лесной ягодке, из которой родился здешний Христос. Только войдя внутрь, понимаешь, насколько собор Сонка огромен. Попадая в это пространство, осознаешь значение слова «соборность»: тут, на скамьях с калевальскими резными цветами, солнцами и шишками, придуманными помощником Сонка Вальтером Юнгом, собирался весь народ города Тампере.

Сидели прихожане «партера» под гигантской фреской – зеленой гирляндой «Венка жизни», написанной на торцовой стене хоров, обводящих центральный объем храма огромнейшей подковой, достойной коней всадников Апокалипсиса. «Венок» из зелени и алых лепестков шиповника, пронизанный иглами, с трудом несут двенадцать мальчиков. Украшать собор живописью были приглашены два художника родом из Хамины: Магнус Энкель и Хуго Симберг. Хуго Симберг, выпускник выборгской художественной школы, украсил стены, хоры и потолок фресками, а также сделал эскизы для витражей. Образы Симберга полны символической загадочности модерна. Именно Симберг написал местных таммерфорских подростков, голых и угловатых, безумно волнующих своей портретной достоверностью и тем, как они окружают кольцом зеленой змеи всю паству церкви. А влекут эти двенадцать месяцев свою ношу куда-то к зимнему лесу, где на ветвях горят огни Святого Эльма и между ними летают сороки. На хорах справа от алтаря младшие братья этих старших гимназистов несут другую ношу: на носилках сидит раненый ангел. Одеты они как дети рабочих или фермеров, в ватники и сапоги, на головах кепки; и, чтобы никто не сомневался, что дело происходит в Тампере, на линии горизонта дымят заводские трубы. Вот такой нетрадиционный ангел, похожий на подранка-лебедя, оказался на алтарной стене главного собора Таммерфорса. А слева от алтаря внизу появляется сама Смерть, и характер ее совсем непривычен. В Саду Смерти три нежных скелета-садовника ухаживают за оранжерейными растениями, то есть смерть заботится о расцвете жизни, лелеет каждый лепесток, каждую новую почку. Фантастические кактусы, хвощи, яркие цветы в виде белых, черных и красных звездочек, голубые купавки, которые скелет-садовник трогательно прижимает к своей монашеской рясе, – весь этот ботанический сказочный некрокомикс, плоский, как гербарий, напоминает одновременно славное линнеевское прошлое и не менее славное сказочное будущее художницы и писательницы Туве Янссон.

Тому, как воскресает в новую жизнь жатва смерти, посвящен алтарный образ «Воскресение», написанный Энкелем. Четыреста лет лютеранской пропаганды не прошли даром: Энкель поступил радикально, обойдясь в представлении рая без изображения горних сил. Никакой мистики, ангелов, ничего чудесного: воскрешение из мертвых обыденно и просто, как сама жизнь. В его композиции (4 на 10 метров) изображены только современные люди, которые символизируют воскресшие души: слева появляются они из какой-то небольшой братской могилы и целой процессией движутся к центру и вправо по берегу северного моря, мужчины частью голые, частью в белых набедренных повязках, женщины – в белых одеяниях. Можно, конечно, вспомнить о парижских символистах, о Пюви де Шаванне. Однако живопись Энкеля – из жесткого ХХ века: она намеренно суха и деловита, ей не до красот, и «Воскресение» хочется назвать «Эвакуацией», причем можно подумать, что бежать придется и дальше, из рая в рай. Особенно этот неустойчивый транзитный характер новейшего рая ощутим по контрасту, например, с фресками Луки Синьорелли в соборе Орвьето, где главное, что изобразил художник, – это чудовищные мускульные усилия воскресающих к новой жизни и выбирающихся из земли в окончательный, запредельно сияющий новый мир. Жители Орвьето, обрастающие прямо у нас на глазах прекрасной ренессансной плотью, полной грудью дышат в раю, радостно обнимаются и приветствуют трубящих архангелов. А во время Первой русской революции и незадолго до Первой мировой Энкель пишет словно бы видение из военного будущего: процессию медработников, сопровождающую в близлежащий морской санаторий выздоравливающих граждан, оставшихся совсем без вещей. Дизайн собора Иоанна Богослова пафосно демонстрирует, как пришли в будущее жители Таммерфорса – гранитный народ Калевалы, ведь все эти граждане – медсестры, рабочие, учителя, дворяне, подростки-фермеры, моряки и гимназисты – идут под знаком креста, но и под символом младенца-ягодки Марьятты тоже, и слушают они в своей церкви проповедь под свернувшейся кольцом на своде змеей – некоторые считают ее символом греха, но также и напоминанием о древних лабиринтах, по которым шаман перебирался из дольнего мира в горний.

Грандиозная эпическая программа Сонка – Энкеля – Симберга соседствует в Тампере с не менее сказочными и в то же время жизненными идеями другого толка, которые развиваются в Финляндии в 1940-1950-е годы – в следующем поколении финской интеллигенции. Здесь, в нижнем этаже Художественного музея, пока еще находится, в ожидании переезда в новое здание, Muumilaakso – Долина муми-троллей. В 1980-е Туве Янссон вместе со своей возлюбленной Тууликки Пиетиля, Туутикки из «Волшебной зимы», подарила в Художественный музей Тампере более 2000 рисунков, картин и макеты кукольных домов муми-троллей. Долина муми-троллей считается детским музеем, хотя мы знаем, что лучшие детские книги рассказывают истории, интересные для всех.

Туве Янссон происходила из шведскоговорящей семьи, ее мать по-фински понимала только самые простые вещи, а Тууликки Пиетиля разговаривала исключительно на родном финском, что не мешало им прожить и работать в любви и согласии сорок пять лет[36]. Вечерами Туве и Тууликки вместе смотрели кино на своей даче – сарайчике с окнами на все четыре стороны света, построенном на торчащем из моря голом острове-валуне Кловхарун, который был куплен на гонорар за превращение Муми-тролля в персонаж комиксов газеты «London Evening News».

Туве Янссон, дочь известного финского скульптора и художницы, занимавшейся дизайном почтовых марок, собиралась посвятить себя изобразительному искусству. Шли 1920–1930-е годы, пафосные первые десятилетия независимого финского государства, когда возводилась гранитная крепость парламента Й. З. Сирена. Часть финского общества мечтала о присоединении советского Севера – территории «Калевалы», а другая, несмотря на сокрушительное поражение в гражданской войне, готовилась установить в Суоми коммунизм и присоединить страну к СССР, иногда эти идеи совмещались в сознании одного человека. Финляндия, как и многие другие страны Европы, в 1930-е годы колебалась между коммунизмом и национал-социализмом, который здесь назывался «лапуаским движением». Общественный климат был жестким, но интересно, что личный выбор оставался выше партийной идеологии, и национальный социализм разнообразных правых и центристских партий, в которые входили и представители элиты, и крестьяне, в Финляндии 1930-х годов не переродился в национал-социализм. Когда в 1932 году назрел марш лапуаского движения против коммунистов, которые к этому моменту уже были лишены возможности действовать в парламенте, президент Свинхувуд, несмотря на свои прогерманские симпатии, арестовал радикального предводителя лапуасцев