В шутливом тоне я расслышала легкую усталость. Он учится, продвигает интересы отряда, когда-то в промежутках встречается с Кристиной, ходит на охоту и наверняка продолжает торговать нелегалкой, чтобы свести концы с концами. Но при этом все еще не пропустил ни одной ночи у меня. Я спросила напрямик:

– Твои дела идут неважно, правда?

– Дела… – повторил он эхом. – Как выразился Аго: был бы я поумнее – уже в детстве бы помер.

– Все настолько плохо?

Он обнял меня за плечо и притянул к себе, чтобы перестала пялиться на его лицо.

– Нормально у меня все. По сравнению с тобой, я в полном мармеладе.

– Тоже верно. – Я усмехнулась. – Но мне все равно не хочется, чтобы ты из-за меня угробил свою жизнь.

Инкуб ущипнул меня за щеку и после возмущенного вскрика сокровенно выдал:

– Мне просто нечем занять часы перед рассветом, а ты до сих пор остаешься самой прикольной моей игрушкой. Особенно теперь, когда я могу творить с тобой что угодно. А ты не то что не сопротивляешься – наоборот, ведешь себя как бешеная мартовская кошка.

– Замолкни, гаденыш!

– Правду не любишь? Или все еще стесняешься?

– Да чего мне тебя стесняться?! Тебя вообще тут нет!

Его черные радужки знакомо расширились, хотя из глаз искра веселья до сих пор не пропала:

– Ну раз меня тут вообще нет – раздевайся. Пусть небо завтра целый день повторяет твои истошные вопли.

– Когда это я вопила? – смущенно и менее эмоционально уточнила я. Даже в фантазиях я не потеряла способность краснеть.

И что тут добавить? В течение следующего часа я действительно стонала так громко, что если бы мои голосовые связки были настоящими – я бы их сорвала.

Усталость Диминика нарастала – у него даже в подсознательном образе появилась темнота под глазами, а лицо осунулось. Я начала просить, чтобы приходил реже, но он не собирался меня слушать – он вообще никогда не делал того, о чем его просят, если это шло вразрез с его желаниями. Не родился еще тот воспитатель, кто не сломает зубы об этого вечного ребенка.

Иногда я его подначивала:

– В Вахарне еще не думают узаконить браки существ с ледяными капсулами? Стали бы с тобой первопроходцами.

Он покосился на меня, едва сдерживая смех:

– Предлагаешь мне бросить красивую и богатую наследницу, чтобы всю жизнь провести в обнимку с замороженным трупом? Заманчиво звучит, но все-таки нет. Хотя я уже думал об этом.

– О чем именно? – не поняла я завершения его шутки.

Диминик снова перевел взгляд на самое низкое облако, а ответил почти серьезно:

– Какое преступление потянет ровно на тысячу лет заморозки. Тогда у нас появится шанс встретиться.

И все-таки это было продолжение иронии, даже на сердце полегчало – перешучиваться всегда проще, чем думать о реальности:

– Твоя невеста знает, что ты бываешь здесь?

– Хочешь, расскажу ей? Тогда она завтра разнесет весь ледник на осколки к чертовой матери.

Подумав, я усмехнулась:

– Нет, пусть остается в неведении. Пусть не догадается даже, когда ты совершишь преступление на тысячу лет заморозки. А если меня не освободят и через тысячу лет? Прикинь, как глупо получится.

– Только это меня останавливает. Зато о пропитании думать не нужно – сиди тут, считай травинки и не парься. А я уже так устал париться.

– Да уж, веселья через край! – я громко расхохоталась и призналась: – Хотя теперь я часто танцую под музыку неба. Никогда не любила рэп, но это оказался лучший саундтрек для моих конвульсий. Еще и боевые приемы повторяю, чтобы мозг не забывал. Видимо, все еще надеюсь, что мне это когда-нибудь пригодится.

– Я тоже надеюсь, – оживился Дим. – Вставай! Потренируемся вместе.

– А поцеловать? – я сквасила смешную мину.

– Если сможешь меня хоть раз ударить – я поцелую тебя в твою наглую задницу.

И это тоже было приятное время – любое время в его компании приятно.

Через пару встреч я вспомнила о важной теме, которую некоторое время собиралась поднять, но мы как-то постоянно улетали в другие стороны:

– Дим, слушай, а где ты все-таки был в первые три месяца? Ты как-то давно обещал рассказать.

На этот раз его лицо сделалось задумчивым, я не могла даже признаков шутливости разглядеть. И ответ меня потряс до невозможности:

– Я был в Зорирте, Наташ.

– Что?! – Я от избытка эмоций вскочила на ноги и зашагала туда-сюда, не отводя взгляда от его лица. – Зачем?

Раз он решился, то теперь все выложит – торопить не следует. Но пока инкуб говорил сухо и будто нехотя:

– Думал, что найду хоть какую-то зацепку, чтобы твое наказание пересмотрели. Но, как видишь, я снова тебя подвел. Если сверхполиция будет проводить конкурс на самого бездарного командира, то еще большой вопрос, с каким отрывом я проиграю Иону Станту.

Нет, на этот раз ему не удастся сбить меня с толку. Я сгорала от нетерпения:

– Но это же другой конец мира!

– Рукой подать, – он слабо улыбнулся. – Мы с Ариксом проложили кратчайший путь: из Вахарны в Париж, из Парижа самолетом в Танзанию, после портала каких-то три дня пешком до другого портала – и мы на месте. У них там, знаешь ли, очень ярко, солнечно и пальмово. Аж дышать нечем, настолько воздух чистый…

– Дим! – перебила я нервно. – Теперь ясно, что ты продал поместье не только из-за штрафа. Но разве тебе можно появляться в других цивилизациях?! Ты ведь тоже относишься к расе повышенной опасности!

– Именно поэтому я взял с собой Арикса, – улыбнулся он устало. – Старик кое-что умеет в магии из-за своей ведьмовской половины, он притворился странствующим ведьмаком, а я – его молодым учеником. Весьма приятной наружности, как сама понимаешь. Нам помогло то, что в Зорирте об инкубах знают примерно столько же, сколько в Вахарне недавно знали о сиренах. Не буду врать, несколько раз я воспользовался доверчивостью эльфиек. Они, наверное, до сих пор не могут понять, что такого во мне нашли, что все их мужчины показались жалкими в сравнении.

– Вот этот пункт мог и пропустить, – нахмурилась я. – Как же я рада, что вы не попались! Что-то выяснили?

– Выяснили, – Диминик вновь помрачнел и отвернулся. – Выяснили, что в кои-то веки наш Феникс сказал чистую правду. Сирен на самом деле считают чистым злом и уже давно истребляют. Благодари мое очарование – удовлетворенные эльфийки из местных архивов со мной были очень откровенны. Я нашел дело твоей матери. Она была казнена два года назад за участие в попытке переворота.

Я подумала и ответила почти равнодушно:

– Ясно. Но у меня все равно не было теплых чувств к ней. Скорее, обида, что бросила.

– Сейчас это изменится, – насторожил он. – В ее деле нет никаких упоминаний о ребенке, только то, что она двадцать лет назад бывала в Москве. Сирены сами понимали, что рано или поздно от их расы не останется и следа. Самые смелые сбегали как можно дальше от Зорирты примерно на год – достаточно, чтобы забеременеть от едва ли не первого попавшегося мужчины и родить. В большинстве случаев им не удавалось спрятать детей в человеческом мире так, чтобы их не нашли. Должно быть, сирены просто хотели оставить хоть что-то после себя, хоть каплю своей крови. Та шумиха, в которую твоя мать втянула моих родителей, была только прикрытием, чтобы отвести внимание от дочери. Разумеется, в ее деле нет таких подробностей, я просто заполнил пробелы тем, что узнал раньше. После того случая она вернулась в Зорирту и приняла добровольное наказание за побег – а у них там, поверь, служители порядка совсем не так гуманны, как наши. Но она выжила, чтобы погибнуть много позже в безуспешной попытке что-то изменить.

Я шокированно хлопала глазами и не могла подобрать слов. Наверное, это животный инстинкт – пройти через страдания, лишь бы оставить потомство. Эта история не сделала родную мать в моих глазах героиней, но что-то все-таки изменила: она бросила меня не потому, что не любила, а наоборот, оберегала настолько