Где-то неподалеку, через несколько кварталов, темная кошка метнулась в черную щель между стенами, куда человек ни за что не смог бы протиснуться. И Франц поневоле задумался о том, что громадные здания угрожают раздавить человека с тех пор, как был построен первый мегаполис. На самом деле сумасшедшая (а так ли это?) миссис Уиллис из отделения Сола была не так уж далека от истины, как и Лавкрафт (и Смит?) с его гипнотическим страхом перед огромными комнатами с потолками, которые служили как бы небом внутри дома, и далекими стенами, заменявшими горизонты, в еще более обширных зданиях. В Сан-Франциско уже было полно таких домов, и каждый месяц их прибавлялось. Рисовал ли кто-нибудь на них символы Вселенной? Чьи блуждающие атомы удержались в их веществе? И являются ли параменталы персонификацией их паразитов или их естественных хищников? В любом случае все это произошло так же логично и неизбежно, как тетрадь из рисовой бумаги перешла от Смита, который писал фиолетовыми чернилами, к де Кастри, добавившему туда смертоносную тайную черную запись, а затем к Рикеру, который был слесарем, а не библиофилом, и к Сомсу, у коего росла дочь, преждевременно воспылавшая сексуальным влечением, а от него к Вестену, восприимчивому к странным и сексуальным вещам.

Темно-синее такси, медленно и бесшумно спускающееся с холма, прокатилось навстречу Францу и остановилось у противоположного тротуара.

Неудивительно, что Дональдус захотел, чтобы Франц оставил у себя дневник с новообретенным проклятием! Байерс был опытным борцом с параментальным, он выстроил многослойную защиту из дверных замков (и ламп, и звезд, и знаков, и лабиринтов, и алкоголя, и наркотиков, а еще – классического и нетрадиционного секса); Фа Лосюи привела Ширли Сомс не только для него, но и для себя, а нападение с шутливо враждебным ощупыванием должно было поднять его дух. И впрямь очень изобретательно. Человек вынужден спать. Может быть, сказал себе Франц, когда-нибудь он и сам научится пользоваться методом Байерса, за исключением спиртного, но не сегодня, нет, а лишь когда всерьез приспичит.

Фары невидимой машины на Ной-стрит осветили угол последнего дома по спускавшейся туда короткой Бивер-стрит. Франц на ходу вроде бы старательно высматривал фигуры, которые могли скрываться в темноте, но вдруг поймал себя на том, что размышляет о внутреннем защитном периметре Дональдуса, имея в виду его эстетический подход к жизни, его теорию о том, что искусство и реальность, художественная литература и научная литература представляют собою единство, а потому не следует тратить энергию на их разделение.

«Но разве даже эта защита не являлась построением рационалистического обоснования, – спросил себя Франц, – попыткой избежать столкновения с непреодолимым вопросом, к которому вас подводят: реально ли параментальное?»

А как ответить на этот вопрос, если ты все время куда-то мчишься и все больше и больше устаешь?

Тут Франц внезапно понял, как можно было бы сейчас ускользнуть, или, по крайней мере, выиграть время, чтобы подумать о безопасности. И для этого не потребуется ни алкоголя, ни наркотиков, ни секса, ни снижения бдительности. Он нашарил в кармане записную книжку и поискал в ней на ощупь – да, билет на месте. Он чиркнул спичкой и взглянул на часы. Еще нет восьми – если поторопиться, можно успеть. Он повернулся. Темно-синее такси, высадив своего пассажира, ехало обратно по Бивер-стрит с включенным сигнальным фонарем. Франц сошел с тротуара и поднял руку. Машина остановилась, он сунулся было туда, заколебался, но, окинув испытующим взглядом салон и удостоверившись, что там нет никого и ничего постороннего, сел и захлопнул дверь, одобрительно отметив про себя, что окна закрыты.

– Муниципальный центр, – сказал он. – Дом ветеранов. Там сегодня концерт.

– А, один из этих… – протянул пожилой водитель. – Я предложил бы, если не возражаете, не выезжать на Маркет-стрит. Там сейчас сплошная пробка. В объезд будет хоть и длиннее, но быстрее.

– Отлично, – ответил Франц и откинулся на спинку сиденья. Такси свернуло к северу, на Ной-стрит, и набрало скорость. Он знал (или был полностью уверен), что обычные физические законы не применимы к параментальному миру, даже если его обитатели реальны, так что пребывание в быстро движущемся автомобиле не делало его положение более безопасным, и все же сейчас ему было спокойнее.

Немного отвлек его и привычный драматизм поездки на такси – темные дома и витрины магазинов, проносящиеся мимо, снижение скорости на ярко освещенных поворотах, мелькание зеленых огней светофоров и красных стоп-сигналов. При этом он исправно продолжал следить за окружающим пространством и регулярно поворачивал голову, чтобы посмотреть то влево, то вправо, то назад.

– Когда я был пацаном, – сказал водитель, – Маркет-стрит не расковыривали то и дело. А теперь, можно сказать, делают это непрерывно. БАРТ этот… И на других улицах почти то же самое. А все эти чертовы высотки. Без них было бы куда лучше!

– Тут я с вами согласен, – ответил Франц.

– Вы да я… – неопределенно протянул водитель. – И ездить было бы куда легче. Ну, куда лезешь, козел!

Последняя, довольно сдержанная, реплика была адресована машине, которая пыталась вырулить на правую полосу на Макалистер-стрит, хотя, конечно, таксист не надеялся, что неосторожный водитель услышит его. В одном из переулков Франц увидел Красное пятно, рекламу заправочной станции «Юнион 76» – огромный оранжевый шар, похожий на Юпитер. Они свернули на авеню Ван Несс и сразу же остановились у обочины перед Домом ветеранов. Франц расплатился, добавив щедрые чаевые, пересек широкий тротуар и через широкую стеклянную дверь вошел в высокий вестибюль, уставленный модернистскими скульптурами из восьмидюймовых труб, наводящих на мысль о войне гигантских металлических червей.

Вместе с несколькими другими припозднившимися посетителями он поспешил к лифту в глубине холла, испытав одновременно легкий приступ клаустрофобии и облегчение, когда двери медленно закрылись. На четвертом этаже они присоединились к толпе людей, собравшихся в фойе к последней минуте, чтобы предъявить билеты, взять программки и войти в белый, как чашка костяного фарфора, не слишком просторный, но с высоким клетчатым потолком концертный зал, уставленный рядами складных кресел, которые, на первый взгляд, были по большей части заняты.

Поначалу толпа в фойе встревожила Франца (кто угодно мог в ней затеряться, что угодно могло в ней скрыться), но довольно быстро на нем начала умиротворяюще сказываться нормальность концертной обстановки: консервативные, в основном, одеяния (что у респектабельных людей, что у хиппи), мелькавшие среди прочих, эльфоподобные особи в претенциозных нарядах, соответствующих самому утонченному искусству, кучки престарелых меломанов, дамы в строгих вечерних платьях с серебряным отливом, джентльмены при старомодных воротничках и манжетах. Одна молодая пара особенно привлекла внимание Франца. Оба были невысокими и изящными, оба выглядели безупречно чистенькими. И одеты были в очень хорошо сшитую, совершенно новую одежду в стиле хиппи: он – в кожаной куртке и вельветовых брюках, она – в красивом синем «вареном» джинсовом костюме с большими бледными пятнами. Они походили на детей, но аккуратно подстриженная бородка мужчины и выразительный, хоть и не вызывающий, изгиб нежной груди женщины говорили о том, что они взрослые. Они держались за руки, как куклы, будто привыкли очень заботливо обращаться друг с другом. Так могли бы выглядеть принц и принцесса на маскараде, подготовленном и проводимом седобородыми старцами.