По крайней мере, головокружение прошло. Франц двинулся к задней части крыши, мимо устьев больших вентиляционных шахт, похожих на квадратные колодцы, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о (словно специально предназначенные для того, чтобы подворачиваться под ноги) низкие тонкие вентиляционные трубы, закрытые сеткой из толстой проволоки; он остановился на западном краю крыши, точно над окном своей комнаты и расположенной ниже комнатой Кэл. Одной рукой он опирался на низкую балюстраду. Недалеко за спиной торчал оголовок вентиляционной шахты, спускавшейся прямо к черному окну, мимо которого он прошел в холле, и соответствующим окнам на других этажах, выше и ниже. Франц вспомнил, что в ту же шахту выходили отдушины ванных комнат в другой группе квартир, а также вертикальный ряд совсем маленьких окошечек, которые могли принадлежать только заброшенным кладовкам для метел и были предназначены, скорее всего, для того, чтобы туда попадало хоть немного света через еще не зачерненные тогда окна стояка. Он посмотрел на запад, на мерцающие красные огни телебашни и на неровную темную тушу Хайтс. Ветер немного усилился.

Наконец он сосредоточился и сказал себе: «Это отель “Родос”. Да, не “Родс”, а именно “Родос”. Я живу по адресу “Родос”, 607 – по тому самому адресу, который повсюду искал. Оказывается, в этом нет никакой тайны. Позади меня торчит пирамида Трансамерики (5). (Он оглянулся через плечо на высоченный зуб, на верхушке которого ярко горел единственный красный огонек, а освещенные окна были мелкими и узкими, как прорези в перфокарте счетного табулятора.) Передо мной (он повернулся обратно) – телебашня (4) и увенчанный короной черный горб (1), где, по недавно полученным данным, захоронен прах старого короля-паука. И я нахожусь в точке опоры (0) проклятия».

Пока Франц произносил этот безмолвный фаталистический монолог, звезды, казалось, стали еще тусклее и обрели болезненную бледность, а сам он ощутил тошноту и тяжесть и внутри себя, и вокруг, как будто освежающий ветер принес на эту темную крышу что-то злокачественное с запада, как будто какая-то вселенская болезнь или космическое загрязнение поднимались с Корона-Хайтс и, раскручиваясь по спирали, заражали весь городской пейзаж, доставая даже до звезд, отравляя Орион и Щит, словно бы он с помощью звезд расставлял все по местам, а теперь что-то не желало оставаться на предназначенном ему месте, отказывалось упокоиться и забыться, как рак, погубивший Дейзи, и стремилось вмешаться в числовую структуру и упорядоченность Вселенной.

Вдруг за спиной что-то зашаркало и затопотало, и Франц резко обернулся. Там ничего не оказалось, ничего такого, что он мог бы увидеть, и все же…

Он подошел к ближайшей вентиляционной шахте и посмотрел вниз. Лунный свет проникал туда вплоть до его этажа (можно было разглядеть открытое окошечко чулана для метел). Еще ниже просматривался тусклый отсвет, просачивавшийся из гостиных двух квартир через отдушины ванных комнат. И слышался звук, похожий на сопение животного (или это было его собственное тяжелое дыхание, усиленное гулким жестяным эхом?). Францу померещилось, будто он видит (впрочем, очень смутно), как нечто невероятно многоногое быстро движется там вниз и вверх.

Он отдернул голову и запрокинул лицо вверх, как будто просил помощи у звезд, но они казались такими же одинокими и безразличными, как очень далекие окна, какие глубокой ночью видит одинокий человек, которого вот-вот убьют на пустоши или утопят в Большой Гримпенской трясине. Франца охватила паника, и он бросился назад тем же путем, которым пришел. Когда он проходил через черную комнату лифтового механизма, большие медные переключатели громко щелкнули, и рычаги реле со скрежетом перепрыгнули на контакты, заставив его опрометью рвануть вперед, как будто чудовищный Паук, подчиняясь приказу, который простонал Зеленый карлик, пытался ухватить его за пятки.

Он немного овладел собой, пока спускался по лестнице, но на своем этаже, проходя мимо закрашенного черным окна (рядом с темным шаром плафона, висящим под потолком), вдруг почувствовал, что с другой стороны от него притаилось нечто чрезвычайно проворное, цепляющееся за жестяные стенки вентиляционной шахты, нечто среднее между черной пантерой и паукообразной обезьяной, но, возможно, многоногое, как паук, и, возможно, с морщинистым пепельно-серым лицом Тибо де Кастри, и это нечто готово проломить армированное проволокой стекло. Проходя мимо черной двери каморки для метел, он вспомнил, что хоть окошко, выходящее оттуда в шахту, и маленькое, подобное существо вполне сможет протиснуться через него, а сама эта каморка находится как раз за той стеной, возле которой стоит его кровать. «Многие ли из нас, жителей большого города, – спросил он себя, – знают хоть что-нибудь о том, что находится внутри или просто по другую сторону наружных стен наших квартир? А ведь мы сплошь и рядом спим вплотную к этим стенам! Которые так же неведомы и недоступны для нас, как наши внутренние органы. Нельзя доверять даже стенам, которые нас охраняют».

Когда Франц поравнялся с пресловутой каморкой для метел, ему показалось, что дверь внезапно выгнулась наружу. В голове мелькнула напугавшая его до одури мысль, что он захлопнул дверь и оставил ключи в комнате, но тут же он нашарил их в кармане, отыскал на кольце нужный, открыл дверь своей квартиры, вошел и запер замок на два оборота, отгораживаясь от того, что могло последовать за ним с крыши.

Но мог ли он доверять своей комнате, если окно в ней было открыто? Несмотря даже на то, что, теоретически, до него невозможно было добраться. Пришлось снова осмотреть помещение, только на сей раз казалось, что нельзя упускать из виду ни одного закоулка. Даже выдвигая ящики с бумагами и заглядывая за папки, он не испытывал неловкости. Последним обыску подвергся платяной шкаф – Франц осмотрел его так тщательно, что обнаружил на полу у стены за ботинками неоткупоренную бутылку киршвассера, которую, должно быть, спрятал там больше года назад, когда еще пил.

Он взглянул на окно, под которым валялись клочки старой бумаги, и поймал себя на том, что мысленно рисует образ де Кастри того времени, когда тот здесь жил. Старый паук, несомненно, долгие часы сидел у окна, рассматривая свою будущую могилу на Корона-Хайтс и лесистую вершину горы Сатро за ней. Предвидел ли он, что там вырастет башня? Старинные спиритуалисты и оккультисты верили, что в комнатах, где жил человек, остаются его астральные останки, остается одическая пыль.

О чем еще мог грезить старый паук, неторопливо покачиваясь в кресле? О днях славы во Фриско, еще не разрушенном землетрясением? О людях обоего пола, которых он доводил до самоубийства или запихивал под разнообразные опоры, чтобы их раздавили? Об отце (то ли авантюристе, исследователе Африки, то ли полуграмотном печатнике), о своей черной пантере (если у него когда-нибудь была хоть одна, не говоря уже о нескольких), о молодой любовнице-полячке (или стройной девушке, воплощавшей его аниму), его Леди Под Вуалью?

Ах, было б только, с кем поговорить и освободиться от этих болезненных мыслей! Ах, если бы Кэл и остальные вернулись с концерта… Но наручные часы показывали всего лишь начало десятого. Трудно поверить, что на посещение крыши и обыск комнаты ушло так мало времени, но секундная стрелка наручных часов двигалась неуклонно, почти незаметными крошечными рывками.