Мы познакомились, когда я приехал посмотреть свое новое отделение за неделю до того, как приступить к работе, и присутствовал на ежеутренней встрече сообщества больных. Это была для них возможность обсудить все вопросы совместной жизни в отделении – пожаловаться на уровень шума и состояние общих уборных, проголосовать, какое кино все будут смотреть в пятницу и какую еду к нему заказать. Ленни узнал, что я буду его психиатром, и это его совершенно заворожило. Он постоянно перебивал остальных и сиплым голосом задавал мне вопросы. Где я раньше работал? Сколько мне лет? Женат ли я? Поначалу я пытался вежливо отвечать и предложил поговорить с ним потом отдельно, но, поскольку фильтров у него не было, непрерывные расспросы продолжались – и Ленни невольно всем мешал. Кроме того, его необычайно занимал вопрос о моей национальности. Он постоянно заявлял что-то вроде «Да я ни капли не расист», «Вы такой же англичанин, как и я» и, конечно, классика жанра: «У меня полно друзей-азиатов!»

Я понимал, что намерения у него дружеские, но в итоге он просто привлекал ко мне внимание целой комнаты, набитой незнакомцами. Я не понимал, как мне поступить – надо ли при всех оборвать его и таким образом, возможно, показать своим будущим пациентам, что при необходимости я буду устанавливать границы. А если я так не поступлю, не решат ли они, что я легкая добыча? А может быть, конфронтация – это все-таки грубо? Я снова попытался вежливо отделаться от него. И снова безуспешно. Он явно выделялся среди новой группы моих подопечных, за которых мне предстояло отвечать: кое-кто из них, похоже, даже не заметил моего присутствия. Я сразу понял, что с Ленни хлопот не оберешься.

Перепады настроения у Ленни были самые сильные из всех пациентов, с которыми мне довелось встречаться. Он мог разрыдаться, увидев по телевизору голодающих детей из стран третьего мира или новости о войнах. Жертвовал деньги на благотворительность (он унаследовал кругленькую сумму и получал пенсию по инвалидности, а при этом почти ничего не тратил, разве что на сигареты и еду на вынос из кафе. Дело дошло до того, что сотрудникам пришлось вмешаться. Ленни не был стяжателем и редко хотел чего-то материального, но было трудно понять, где кончаются его личностные ценности и берет верх психическая болезнь. Например, он мог потратить 20 фунтов на угощение для нового больного, но и не думал купить себе что-нибудь из одежды, хотя обносился до дыр. Как-то раз он купил пару найковских кроссовок «Эйр Джордан» и всячески ими похвалялся. Мания избавляла его ото всякой стеснительности, и назавтра во время утренней встречи больных он исполнил свою версию «Риверданса», вялую и раскоординированную, а остальные хлопали и подбадривали его криками. А неделю спустя он отдал кроссовки больному, с которым и парой слов не обмолвился. Я боялся, что его эксплуатируют. Хотел, чтобы Ленни сохранил хотя бы часть сбережений, и запретил ему раздаривать имущество.

– Черт возьми, это мои деньги, мои кроссовки, мои ноги, чтоб вам пусто было! Вы мне не хозяин! – орал он на следующем обходе.

Опять я отрицательный герой.

В хорошие дни Ленни был почти патологически жизнерадостен. Он задавал своим громовым голосом развязные личные вопросы о моей жене, отцовских обязанностях и даже сексуальной жизни, а потом рассказывал какие-то малоприятные истории о себе. Я вежливо пытался перевести беседу в другое русло, нередко к вящей потехе коллег. Плутовской огонек в глазах Ленни заставлял меня заподозрить, что какую-то крошечную долю мании Ленни все же контролировал и все это делал развлечения ради. Что ж, молодец. Он даже прозвал меня Маугли (из «Книги джунглей») – отдает расизмом, но смешно. Контрперенос, который возник у меня, был примерно такой же, как и с Джозефом, у которого тоже была мания. Я чувствовал прилив сил и во время некоторых наших бесед откровенно веселился. Словно болтал с хорошим приятелем. Очень нестабильным и непредсказуемым, вульгарным, сексуально озабоченным приятелем, который, возможно, когда-то выпивал с группой «Кинкс».

В плохие дни Ленни орал так, что все отделение пряталось. Даже Джордан, лукавый и иногда склонный к провокациям, и тот обходил его по большой дуге. Ленни осыпал меня всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями. Обвинял в том, что я задумал отравить его лекарствами, потому что завидую его невероятному интеллекту, ведь ай-кью у него триста баллов. Летом 2015 года он в течение двух недель каждое утро поджидал меня у окна своей палаты, чтобы разразиться бранью в мой адрес, когда я проходил через двор по дороге в отделение. Его злобные выходки видели все. Другие сотрудники больницы, как и я, привыкли иметь дело с враждебными высказываниями и оскорблениями со стороны наших нездоровых подопечных. Мне сочувствовали и пытались утешить. У меня были смешанные чувства. В какой-то степени я был словно ребенок, уворачивающийся от словесных оскорблений приставучего школьного хулигана. Я, конечно, не считал, что мне грозит физическая опасность, но ситуация была крайне неловкая. Однако, честно говоря, в глубине души я даже потешался – отчасти благодаря несравненному лексикону Ленни. Одной из самых его цветистых фраз была «Ах ты прогнивший костоправ, убийца неумытый, ублюдок, варвар, заноза у меня в боку!»

Раза три за то время, когда Ленни находился под моей опекой, с 2014 по 2017 год, я раза три пытался снизить ему дозу лекарств. Мне было отвратительно видеть его таким заторможенным, и отчасти я чувствовал себя ответственным за это. Выглядел он примерно так, как я себя чувствовал. Постоянно зевал, падал с ног и засыпал в протертом кресле в углу комнаты отдыха для больных так часто, что практически стал частью меблировки. Но примерно через неделю после каждой попытки снизить дозу Ленни приходил в неистовое возбуждение. Глаза у него краснели, он рычал и крался по отделению, сгорбившись и выставив плечи вперед. Другие больные шутили насчет полнолуния. Ленни подбегал к посетителям и кричал на них, требовал немедленно ответить, кто они такие, сдергивал с них бейджики на шнурках и обвинял в том, что их прислали его убить. Орал на других больных, если они переключали каналы, и вызывал их на смертный бой. Большинство только смеялись, но раза два дело доходило до потасовки и требовало немедленного вмешательства сотрудников. Один раз Ленни сильно лягнул медсестру в ногу – у нее был скверный синяк, а он получил