Шрифт:
Закладка:
– Посмотри на себя! – закричал Гленнон и швырнул осколок стекла от фонаря маяка Ингрэм. В его блестящей поверхности отразился свет, исходящий от призрака.
Призрак закрыл глаза руками и закричал. Вопль отчаяния и тоски наполнил воздух и отразился эхом. Призрак исчез в озере.
Ли завопила. Она высоко подняла свой осколок стекла, хотя лодку отчаянно швыряло на волнах.
Гибралтар включил мощный фонарь и направил его свет на стекло, которое держала Ли. Свет преломился, образовав радугу и окружая их. Но одна ужасная фигура стала отчётливо видна – Эверетт.
Состоящий полностью изо льда, сковывающего озеро Верхнее в разгар зимы, Эверетт стоял перед ними, и волны разбивались о него.
Гленнон пытался повернуть лодку и обогнуть Эверетта, но реагировал слишком медленно. Они мчались прямо вперёд. Эверетт нагнул голову и как таран ударил прямо в нос лодки. От силы удара всех швырнуло вперёд.
Гленнон в этот момент стоял. Он ударился о борт, перевалился через него и оказался в ледяной воде.
33
Гленнон упал в воду. От холода у него перехватило дыхание, из лёгких словно вышел весь воздух. Он барахтался, глотал воду и пытался выплыть. Его голова показалась над поверхностью озера, хотя ботинки и куртка пропитались водой и тянули вниз. Его била дрожь. Мысли смешались.
Чьи-то руки подхватили его и вынесли из озера. Над ним стояла смотрительница Санч, её ужасный призрачный облик светился изнутри. Она надела на Гленнона красно-белый спасательный круг, ноги его болтались в воде.
Её лицо было совсем рядом. Её дыхание обжигало замёрзшие щёки мальчика, вода на коже превратилась в лёд.
– Помогите, – с трудом произнёс Гленнон.
– Надеюсь, ты узнал правду о том, кто тебя преследует, – сказала смотрительница Санч, – только так можно освободиться.
Осоловевшие глаза Гленнона закрывались сами собой.
– Не хочу, чтобы меня преследовали.
– Нас всех так или иначе преследуют. – Смотрительница растирала ему лицо тёплыми руками, и он вспомнил, как сидел у неё на маяке, в тепле, у обогревателя, с кружкой горячего чая. От этих воспоминаний Гленнон стал приходить в себя.
– Ты должен решить, как хочешь жить. Ты должен решить, кем будешь. Ты должен решиться оставить позади все эти преследования. Понимаешь? Ты должен решиться оставить всё это позади.
Лёд на коже Гленнона растаял, он открыл глаза.
Тогда Санч усмехнулась, рот её был словно полон острых скал.
– Но всегда, всегда нужно просить помощь, если жизнь ускользает от тебя. И я помогу!
Гленнон приподнялся, и смотрительница Санч убрала руки. Она выпрямилась перед Гленноном, оказавшись высотой с маяк Призрак, её голова закрывала луну. Она ступила на воду и легко понеслась по озеру прямо в центр потасовки.
До ушей Гленнона донеслось слабое жалобное мяуканье. Он огляделся в поисках Симуса. На волнах качался рюкзак Ли, и в нём было что-то, удерживавшее его на воде.
Гленнон выловил рюкзак, расстегнул его и свою куртку. Симус прыгнул из рюкзака прямо на грудь Гленнону, стараясь залезть ему на плечи. Гленнон спрятал кота за пазухой.
Он застегнул молнию на куртке, впервые порадовавшись, что мама всегда покупала им одежду на вырост, так что для кота хватило места.
Гленнон повернулся в своём спасательном круге и увидел лодку Таунсенд. Эверетт не разнёс её вдребезги, но с боку зияла большая трещина. Все цеплялись за лодку, а она наполнялась водой. Дядя Джоб стоял рядом, крепко держа лодку, чтобы она не утонула.
Гленнон обнял Симуса. Сердце кота под курткой билось в такт сердцу Гленнона.
Кругом шумел ветер. Звук его был похож на скрип папиной красной ручки.
– Тебе нужна помощь, Глен, – шептал ветер. – Я могу тебе помочь. Твой ум обманул тебя. Тебе не нужно убегать!
Гленнон слишком устал, чтобы снова разгадывать загадки разума. Они измучили его, так же как измучили ледяные воды озера Верхнего, высасывавшие энергию из его мышц и замораживавшие суставы.
– Только кажется, что всё плохо, – это был твой выбор. Если бы ты не пытался убежать, призраки не стали тебя останавливать. Никто бы не пострадал. Ты бы не пострадал. Твоя сестра бы не пострадала. И твоей маме не грозила бы смерть.
Гленнон с трудом соображал. Эта речь напоминала ему момент в рассказе Таунсенд, когда матросы слышали голос ветра. Он слышал призраков. Он слышал голос острова Филиппо.
Мальчик понял, почему рассказ Таунсенд был таким страшным, почему он так испугался лица, появившегося в костре: Гленнон всегда жил внутри страшной истории, за ним всегда гналось чудовище, хотевшее отнять его жизнь. Это чудовище словно жило внутри его: в словах «сын-невежда», «бесполезный!» или «смотрите, каков придурок! И это мой сын? Мой сын не может быть таким невеждой!». А Гленнон всегда был вынужден извиняться за всё: прости, прости, прости…
Ему так надоело извиняться за само своё существование…
Гленнон смотрел, как его сестра вцепилась в сиденье. Как на маме сияют блёстки – она распахнула куртку, и каждый кружочек отражал призрака, стоящего перед ней. Это был Кит. Кита было не слышно, но мама что-то ему говорила, а он слушал. Гленнон смотрел на дядю Джоба, который своим могучим телом защищал близких. Он смотрел на тех призраков, которые исчезали в борьбе с островом Филиппо, и на тех, которые находились в его власти.
– Я тебе не верю, не прекращу борьбы, – сказал он острову Филиппо. – Если я останусь здесь, я застряну на острове навсегда. У меня останутся только воспоминания.
Мальчик понимал, что воспоминания живут в нём, что они могут управлять им. Он не хотел постоянно вспоминать о своей гибели. Он не хотел жить прошлым.
– Я не хочу вспоминать вечно, – сказал он. – Я хочу жить. Если я останусь, мне придётся губить других. Если я останусь, мне никогда не станет лучше. Я хочу быть счастливым и свободным, а не жить в страхе.
Он взглянул в сторону острова Филиппо и увидел, что между ним и островом стоит Эверетт.
– Я не позволю тебе навредить мне, – сказал Гленнон.
– Я сильнее тебя, – глаза Эверетта (или что там у него было вместо глаз), казалось, заморгали на его ледяном лице.
Гленнон вспомнил папу. Он подумал о том, как выглядит истинная сила и слабость. И удивился, почему остров Филиппо решил, что Гленнон слаб, а он, остров, сильнее.
Мальчик догадался, почему призраки не любят своих отражений. Наверное, это ужасно – смотреть на себя и вспоминать, как именно ты умер. Это ужасно – смотреть на себя и
