Шрифт:
Закладка:
– Ты даже не представляешь, как я хотела попробовать тебя на вкус, когда вынуждена смотреть на твою грудь, – хрипло проговорила Джулиана, и от этого признания по его телу побежали мурашки.
Он судорожно вздохнул, но остановить ее не было сил. Интересно, как далеко она готова зайти? В конце концов любопытство и напряжение в чреслах взяли верх, и Рис откинулся на одеяла, позволив влажным губам Джулианы блуждать по животу. Он почувствовал ее неуверенность, когда она добралась до вздыбленной плоти. Уперевшись ладонями в его бедра, она коснулась губами головки и он дернулся.
– Джулиана, ты не должна…
Что бы он ни собирался сказать, слова застряли в горле, когда ее горячие губы сомкнулись вокруг него, и язык принялся ласкать чувствительную плоть. О боже! Она повторяет то, что он делал с ней! Черт побери, как она быстро учится.
Он шарил под одеялом, твердо вознамерившись подтянуть ее вверх, прекратить эти сладкие муки, но она начала его сосать и руки Риса беспомощно упали.
– О боже! – простонал он хрипло и едва ли не физически ощутил ее победоносную улыбку около бедра.
– Надо полагать, тебе это понравилось?
Рис сумел лишь выдавить нечленораздельное мычание. Он лежал зажмурившись, и бедра его выгибались всякий раз, как ее губы скользили вверх-вниз, потом сжимали головку. Это была настоящая сладкая пытка. Ни одна из его самых смелых фантазий и близко не была на это похожа. Она выпускала его изо рта и снова лизала головку, потом лишь чуть посасывала, постепенно вбирая его в рот все глубже и глубже, доводя его до безумия. Бедра его содрогались, пальцы лихорадочно теребили ее длинные шелковистые волосы.
– Джулиана, богиня Джулиана!..
Он не может на это пойти, не может сломать ей жизнь. Только не после того, как причинил ей столько душевных страданий. Это будет подло по отношению к ней и нечестно по отношению к Мердоку.
Он позволил ей ласкать его до тех пор, пока не оказался на самой грани. Все в нем напряглось, кулаки сжались, одним быстрым плавным движением он подтянул ее вверх и завладел ртом, погрузив в него язык так, как хотел бы погрузить в ее влажное тепло свое естество.
Тело его содрогнулось, он с силой прижался лбом к ее лбу, хрипло, прерывисто, тяжело дыша, когда излился ей на бедро.
– Рис, я… – Джулиана откинула одеяло, посмотрела, как с ее тела стекает теплая жидкость и разочарованно проговорила: – Я хотела, чтобы ты занялся со мной любовью.
– Я не могу, ты же знаешь.
– Почему? – На этот раз к разочарованию примешался гнев.
Еще не вполне отдышавшись, мысленно проклиная себя, Рис перекатился на бок. За это время гроза закончилась, и в окна теперь светило солнце. Откинув одеяла, он встал, прошлепал в кухню, намочил полотенце и, вернувшись, молча смыл свое семя с ее тела.
– Прости, я не должен был этого допускать.
Джулиана подтянула одеяло к подбородку, скрывая наготу.
– Да почему, Рис? Мы всегда испытывали друг к другу чувства, и ничего бы не изменилось бы, случись все по-другому.
Он выругался себе под нос, отвернулся и натянул все еще влажные бриджи.
– Но по-другому не случилось.
– Это не наша вина. Ты не хуже меня знаешь, что нас и сейчас безумно тянет друг к другу, и все это длится больше года.
– Нет, многие месяцы ты меня ненавидела, – возразил Рис.
Джулиана потерла лоб.
– Потому что не знала правду. Но я всегда любила только тебя.
Рис запустил руку в волосы. Ему чертовски хотелось сказать ей, почему он не решился довести дело до конца, но что хорошего из этого выйдет?
– Да черт побери, Джулиана! Это ничего не меняет. Ты помолвлена, а это что-то, да значит.
Ее глаза сверкнули гневом.
– Это значило хоть что-то, когда ты целовал меня там, под деревьями? Значило хоть что-то, когда ласкал меня языком вот только сейчас?
– Да, черт побери! Это было временное помутнение рассудка.
– И тогда и сейчас?
– Да! – отозвался он бесцветным голосом.
Взгляд ее полыхал гневом, от унижения лицо ее побагровело.
– Нет, Рис. Ты просто ищешь отговорку, хотя не хуже меня знаешь, что мы значим друг для друга.
Он стиснул зубы.
– Перестань, Джулиана. Единственный раз в своей проклятой жизни я пытаюсь поступить правильно. Ты помолвлена с Мердоком.
– Но я его не люблю!
– Это просто эмоции, включи здравый смысл.
Она вскинула руку.
– Мы оба знаем, что это правда. – Джулиана беспомощно смотрела на него полными слез глазами. – Ты любишь меня, Рис?
Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, но он не произнес ни слова.
Джулиана сжала зубы, надела сорочку, амазонку, встала, аккуратно расправила юбку.
– Уже не важно. Я должна вернуться в особняк. Мама волнуется.
Глава 27
Последние несколько сотен ярдов до конюшен Джулиана проделала одна. Рис на всякий случай задержался в рощице: вдруг леди Монтлейк все еще в конюшне? Риск, что герцогиня его узнает и начнет задавать множество вопросов, был слишком велик.
Впрочем, опасения оказались напрасны. Когда Джулиана на Алабастере въехала в конюшню, ее окружили люди, но ее матери среди них не было. Главный конюх тут же сообщил, что они убедили леди Монтлейк вернуться в особняк и ждать новостей там.
Первым делом мистер Херефорд отправил Генри сообщить герцогине, что ее дочь вернулась, жива-здорова, затем помог Джулиане спешиться и предложил плед.
– Как вы себя чувствуете? – спросил лорд Клейтон, который явно провел много времени под дождем, поскольку промок насквозь, как и конюхи.
– Простите, что я доставила вам столько беспокойства, – сказала Джулиана, обращаясь ко всем собравшимся сразу и плотнее закутываясь в плед. Ее захлестнуло чувство вины.
Два грума спешным порядком отвезли Джулиану в особняк и передали горничным, а те в свою очередь – с рук на руки леди Монтлейк, которая тут же уложила ее в постель, чтобы согрелась и, не дай бог, не подхватила простуду.
– Где ты была? – грозно вопросила мать, когда Джулиана забралась под одеяло.
Мэри молча сидела рядом на кровати и держала сестру за руку.
– Каталась возле озера, – спокойно, чтобы не выдать своего состояния, ответила Джулиана.
– В такую грозу? – Леди Монтлейк покачала головой, приложив ладони к щекам.
– Когда я уезжала, никакой грозы еще не было, но мне ужасно жаль, что я заставила всех волноваться.
Герцогиня не спросила, как вышло, что она не промокла, а Джулиана не имела ни малейшего желания делиться с матерью или
