Тео надеялся, что тост будет воспринят как вежливый знак завершения порядком затянувшейся трапезы, но захмелевший Ли Хой лишь усмехнулся, приобнял его за-панибратски и, дыша в лицо алкогольными парами, выдал глубокомысленную тираду об опасностях, подстерегающих беспечного белого кролика в высокой траве.

— Так что, молодой господин, хоть я вас и всячески уважаю, но лучше бы вам быть пай-мальчиком и не совать нос за границы намеченного маршрута.

Тео примирительно поднял бокал и одарил Ли Хоя одной из самых беззаботных улыбок из своего широкого арсенала.

Глава 2

Но рынок Тео разочаровал. Место, о котором он был столько наслышан, оказалось не волшебным восточным базаром с узорчатыми коврами, вытканными вручную, и горами всевозможных специй, от запаха которых нестерпимо щекочет в носу. А убогой барахолкой с лотками, сколоченными вкривь и вкось из обломков фанеры, пластика и палок. Вслед за Ли Хоем он пробирался по тесным переходам между торговыми рядами, наполненными бестолковым гвалтом и толкотней, зловонным дымом от прогорклого масла и сладковатым смрадом гниющих отбросов. Тео хотелось развернуться и побыстрее оказаться в кондиционируемой тишине салона автомобиля, где витает тонкий аромат кожи хорошей выделки, упредительной почтительности и респектабельного комфорта. Но после того как он сам настоял на посещении базара, проигнорировав изворотливые попытки гида отговорить его, он уже не мог повернуть назад. Это значило бы потерять лицо. Тео не хотел выглядеть в глазах Ли Хоя самонадеянным изнеженным мальчишкой. Поэтому он с преувеличенным интересом присматривался к грошовому скарбу, выложенному прямо на земле под матерчатыми навесами, которые ничуть не укрывали от палящего солнца и жара нагретой за день степи.

— А почем эта вещица, уважаемый? — для проформы спросил он на мандарине, взяв в руки кособокий и аляповатый ночник, склеенный из разноцветных осколков стекла.

— Эту великолепную лампу я, так и быть, уступлю тонкому знатоку за тысячу двести.

— Сколько? — искренне возмутился Тео, прикинув в уме цену лампы в привычных марках.

— Ручная работа, другой такой нет, господин.

— Нет, спасибо, — Тео поставил ночник обратно.

— Тысяча, так и быть, для уважаемого господина с таким отменным вкусом.

Тео чувствовал, что мог бы легко сбить цену до трехсот юаней, а то и ниже, но желания торговаться просто из спортивного интереса не было: ночник был ему и даром не нужен. Он равнодушно скользнул взглядом по выставленным на продажу лампам и развернулся, чтобы уйти. Но продавец вцепился в него мертвой хваткой.

— Хорошо, господин, так и быть, назови свою цену?

— Уважаемый, я же сказал: мне не нужна эта лампа, я передумал.

Но лавочник наступал, пытаясь всучить Тео несчастный ночник, как бы он ни отнекивался. Тео растерянно оглянулся, но Ли Хоя и след простыл. «Вот ведь зараза, бросил в одиночку разбираться с этим сумасшедшим! А сам наверняка стоит за углом и посмеивается, наблюдая за всем этим фарсом».

— Повторяю последний раз, уважаемый: мне ничего не нужно! — в сердцах бросил Тео, уже без улыбки. Но когда он попытался всучить торговцу ночник, тот ловко увернулся. Лампа, выскользнув из рук Тео, упала на землю и разлетелась на мельчайшие осколки. А по касательной задела еще несколько ваз и горшков. С лица лавочника слетела маска угодливого радушия.

— Ах, так? — прошипел он.

— Я компенсирую ущерб, — примирительно пробормотал Тео. — Скажите, сколько я должен?

— Десять тысяч юаней.

— Сколько?! — выдохнул Тео.

Лавочник жестом подозвал пару плечистых молодчиков, которые все это время были неподалеку и со скучающим видом наблюдали за разыгрывающейся на их глазах сценой.

— Секунду, — Тео быстро проверил баланс на счете. Меньше семи тысяч. Он беспомощно огляделся, выискивая в толпе зевак Ли Хоя: ему давно пора бы прийти на выручку почетному гостю клана Ли, который оказался в щекотливой ситуации.

— Ну так как?! — наступал лавочник.

— Давайте условимся на шести с половиной и разойдемся с миром?..

— Хватай мерзавца! — заверещал торговец, как будто его ошпарили кипятком.

Бугаи усмехнулись, предвкушая расправу над щуплым долговязым лаоваем. Тео напрягся, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то из уроков по восточным единоборствам, однако на ум приходила только пара стоек, совершенно бесполезных и смешных в этой ситуации. Он сжал кулаки и нахмурился, молясь о том, что его свирепый вид противники примут за готовность биться насмерть.

Вдруг земля под ногами Тео содрогнулась. Ударной волной его отбросило на нагромождение ваз и ламп, которые под весом его тела с хрустом раскрошились. Впрочем, до этого уже никому не было дела. Все вокруг заволокло черным дымом и гарью, мимо Тео бежали перепуганные люди, закрывая руками окровавленные лица, прижимая к груди плачущих детей. В невообразимом гвалте он отчетливо разобрал лишь одно слово. Уйгуры.

— Эй, вставай живее, надо уходить, если не хочешь иметь проблем с полицией, — незнакомый парень протянул Тео руку, чтобы помочь подняться.

— Спасибо, — пробормотал он. — Это какое-то недоразумение.

— Иностранец? Как ты вообще оказался здесь, на рынке? Да еще и без охраны? Ну что, очухался малость? Надо спешить, полиция будет здесь через минуту.

Тео на автомате просканировал намерения паренька: прямая угроза его жизни не считывалась, и на том спасибо.

— Я — Шнырь, кстати, — сказал паренек, увлекая его за собой.

— Лукас, — Тео и сам не знал, почему решил представиться именем брата. Просто оно первым пришло на ум.

— А ты неплохо шпаришь по-местному. Ты как вообще оказался в Нуркенте? Здесь не слишком много чужаков.

— Я здесь проездом, с отцом. Он торговый представитель крупной компании из Бауэрна. И, пока идут переговоры, один из его деловых партнеров устроил для меня экскурсию по музею истории Нуркента, — на ходу сочиняя легенду, где переплелись правда и выдумка, Тео машинально провел рукой по саднящей щеке. На грязной ладони остались следы крови. То, что ему, находясь так близко к эпицентру взрыва, удалось отделаться лишь царапинами и ссадинами, теперь представлялось настоящим чудом.

— Ручаюсь, в этом музее не было ни одного стенда, где бы рассказывалось о голодных бунтах в бедных районах. Как и о людях, которые укладывали сияющие гектары железнодорожных рельсов, а теперь доживают свой век в жалких лачугах, за гроши разбирая груды мусора на городской свалке.

Паренек свернул в один из безликих проулков. В дорожной пыли рядом с дверью, выкрашенной облупившейся зеленой краской, дремала старая патлатая собака. При виде Шныря она прижала уши и суетливо застучала по земле хвостом, но не двинулась с места.

— Как ее зовут?

— Кого? — во взгляде Шныря сквозило недоумение, как если бы Тео спросил об имени камня на обочине дороги или фонаря.